Михаил Захарин - Приговоренный к пожизненному. Книга, написанная шариковой ручкой

Противная процедура, скажу я вам.

В комнате обыска челябинского СИЗО я встретил другого пээлэсника. Его звали Алексей X. из Оренбурга. Худощавый молодой человек с восточным разрезом глаз, очень спокойный, почти невозмутимый, тихий и вежливый. Одет был полностью в государственную одежду: шапка, бушлат, видавшая виды роба. Прикид вызывал тоску. Все вещи его умещались в маленькую сумочку. С моими двумя сумками и в вольной спортивной зимней одежде я казался себе зажиточным буржуем.

В «Столыпине» нас посадили в одно купе. Мы познакомились и, как это бывает у зэков, разговорились. Так я узнал, что все его личные вещи отобрали после суда в Оренбурге и что условия содержания там издевательские. Полный запрет почти на всё, все передвижения вниз головой, с тобой не разговаривают — лают. В связи с тем, что Оренбургский централ находится рядом с «Черным дельфином», порядки в СИЗО именно оттуда, но только жестче, чем в самой колонии. Чем это объясняется — чрезмерным усердием или склонностью к садизму, — неясно.

От Алексея я получил подтверждение той информации, что слышал раньше. Да, там забивали до смерти, оставляли калеками, ломая киянками копчик. Издевались: загибали при ходьбе, не пропускали писем, запрещали курить, не разрешали тапочки, в туалет можно было ходить только с разрешения, спать можно было только при свете и с руками поверх одеяла; вместо посылки вам могли кинуть горсть конфет в кормушку и т. д. Но верхом издевательства было такое: твою задницу отбивают дубинками до баклажанных цветов, а ты, испытывающий унижение и боль, должен прокричать громко и четко: «Спасибо за науку, гражданин начальник!» И попробуй не поблагодари. Это происходило в начале двухтысячных, когда туда потоком хлынули лыжники, те, кому смертную казнь заменили на ПЛС. Были страшные времена. Сейчас, безусловно, всего этого нету. Но все равно все колонии для пожизненников — это то место, где жить нельзя. Можно только существовать, выживать, доживать, терпеть, сопротивляться, бороться… Но жить — нет!

В СИЗО Екатеринбурга мы приехали под вечер. К моему великому удивлению, нас приняли чудесным образом. Никто на нас не кричал, не ругался, не ставил на растяжку и не пытался нагнуть при ходьбе. Вежливое обращение в Екатеринбурге было приятной компенсацией после челябинского хамства. Это слегка поднимало настроение.

Нас корректно, неторопливо, без суеты обыскали двое молодых сотрудников СИЗО. Они разговаривали с нами как с обыкновенными людьми, не возводя наш преступный статус в статус монстров. Нас не боялись, нас не демонизировали, мы для них были просто осужденными — людьми, которые идут транзитом.

Закончив обыск, один из них сказал:

— Хватайте вещи, пошли.

И повели нас с Алексеем по территории СИЗО без наручников, без собаки, без спецназа и спецсредств. Мы шли по улице мимо высоких корпусов, из окон которых торчали зэки и, не стесняясь милиции, тягали «коней». Хозобслуга убирала территорию от снега, и никого из них сотрудники не заставляли отбегать и отворачиваться к стенке лицом, как будто мы Медузы Горгоны, от взгляда которых они могут превратиться в камень.

Недолго поплутав по территории, мы уткнулись в длинное одноэтажное здание.

Это были корпуса и камеры для пээлэсников, которые шли транзитом. Рядом с корпусом в вольере отчаянно лаяли охрипшие собаки (наверняка голодные). Все было в снегу, отовсюду шел пар. Морозило.

Внутри нас встретила женщина-сотрудник в бушлате. Очень громко играла музыка по всему коридору, чтобы зэки не переговаривались между камерами.

Кому-то позвонили, уточнили, в какую камеру нас определить. Было решено подсадить нас к троим. «О, — подумал я, — здесь еще кто-то есть!» Завели в небольшую хату, где нас встретили три пары удивленных глаз. Витас Ш. из Свердловска, Миша К. и Саня Б., оба из Владивостока. Поприветствовали друг друга, познакомились. «Чё-кого? Кто, откуда, куда?»

И понеслось.

Это было очень бурное, веселое знакомство людей, объятых одной бедой, идущих одной тропой в один конец. Как будто пятеро давно знакомых приятелей встретились после долгой разлуки и не могли наговориться и выговорить все то, что их давно переполняло и тяготило все эти годы пожизненного одиночества. У каждого была своя история либо кривая поступков, которая привела их сюда. Самой интересной и сложной мне показалась судьба Миши К. Этот человек был старше всех нас. Он прошел Афган. Не в тылу, а на передовой, участвуя в боях. Вернувшись, натворил что-то на гражданке, и его приговорили к высшей мере наказания. Прождав в одиночке год, а то и больше, исполнения приговора, они с адвокатом добились отмены расстрела. (Те, кто не сидел под «вышкой» в ожидании собственной смерти, никогда не поймут муку тянущегося времени и тихо крадущегося ужаса! Это само по себе уже пытка.) Досидел несколько лет, освободился. Женился, построил дом, родил детей. Законфликтовал с каким-то местным положенцем. Положенца пристрелили. К Мише возникли вопросы. Но, как выяснилось позже, этот человек был информатором ФСБ. Как-то Мишу похитили бандиты, посадили в машину и повезли за город убивать. Казалось бы, безвыходная ситуация: сидеть зажатым с двух сторон в машине, да еще и под стволом. Но Мише удалось проделать нечто невероятное, он сделал то, что демонстрируют в голливудских боевиках: одному заехал в лицо локтем, у другого забрал пистолет. Завязалась борьба и возня в машине, Миша стрелял и одержал верх в схватке, избежав плена и смерти. Затем у него был период войнушки с местным начальником УБОПа. Когда арестовали его друга, фактически взяли в плен, зверски избивали и выпытывали что-то, переходя все мыслимые границы, кто-то среди бела дня расстрелял здание УБОПа из гранатомета «Муха». Было много шума. Затем Мишу снова арестовали и посадили в пресс-хату. Он не растерялся и, воспользовавшись моментом, снес пол-лица одному из козлов полным воды железным чайником. Скулу, рассказывал Миша, и надбровную кость раздробило от удара, и из этого кровавого месива на жгутике свисал окровавленный глаз, который тот козел подбирал рукой и орал. Второй разработчик, увидев эту картину, заверещал, как резаная свинья, и стал звать на помощь. Именно об этом радикальном и отчаянном шаге я упоминал в начале своего повествования. Когда ты в ловушке и понял, что другого выхода просто нет, то надо делать смертельный рывок, для себя или врага — неважно! Ты обязан что-то сделать, чтобы выжить.