Михаил Захарин - Приговоренный к пожизненному. Книга, написанная шариковой ручкой

Поэтому девять новеньких прибывших из Новосибирска следователей региональной прокуратуры вызвали некое удовлетворение от промежуточного результата и чувство небольшой надежды. И только душила досада от того, что для привлечения внимания надзорных органов требовалась чья-то смерть. Нужен был резонанс.

К живым заинтересованность не проявлялась. Умри — тебя заметят!

Ко мне лично был прикомандирован, точнее, прикреплен один следователь из Новосибирска, который занимался проверкой всех фактов, изложенных мною в жалобе. Меня вызывали на допросы несколько дней. В грязном, прохладном, насквозь прокуренном кабинете, где за немытым окном располагались прогулочные дворики, я долго и подробно рассказывал, что со мной вытворяли в УБОПе, в СИЗО г. Иркутска и Тулуна и по дороге оттуда. Следователь был молодым, вполне симпатичным человеком. Проявлял заинтересованность к деталям. Листал мою многостраничную жалобу, подчеркнутую местами зеленым маркером.

Разговаривали. Курили.

Казалось, он сочувствовал, пытался разобраться, вникнуть в суть. Потом он записал весь мой рассказ заново. Однако для того чтобы провести полную проверку, ему следовало ехать в Тулун и на месте снимать показания у моих бывших сокамерников, которые могли подтвердить либо опровергнуть мою душераздирающую историю.

Сделав небольшое отступление, скажу, что этот «мой» следователь оказался не таким уж объективным и заинтересованным в расследовании. В Тулуне он всех допросил, да. Но сделал это отвратительно некомпетентным образом. Сначала допросил козлов, что было тогда в пресс-хате. Они прогнали заученный порожняк о камерной ссоре, которая произошла между мной и ими. Что избиения не было, а была небольшая потасовка, не более. А остальных моих бывших сокамерников, на которых я рассчитывал, обработал и запугал оперотдел.

Следак из оперотдела положил перед ними показания козлов (Матиюноса и Рыбы), намекнув, что вот, мол, образец и лучше бы его придерживаться. И как это в большинстве случаев бывает, никто не стал сражаться за правду и торжество справедливости. В результате факты моей жалобы об избиении были размыты ложью и слабостью людей, на порядочность которых я рассчитывал. Я их не виню. Это всего лишь люди, со своими страхами, слабостями и недостатками. Скорее, я их готов понять. Каждому из нас что-то мешает быть человеком с большой буквы.

О том, как непорядочно «мой» следователь вел расследование в Тулуне, мне рассказал Герман, тот самый дед. Мы словились с ним случайно на прогулке, много времени спустя. Дед шел через Иркутский централ транзитом к месту отбывания наказания. Там-то он и рассказал мне о том, что Юра, оказывается, «шпилил» на мусоров, именно через него убегала информация. И о том, как следователь отбирал показания. И о том, что он, дед, дал слабину и не подтвердил моей правды. Отказался говорить что-либо, потому что за его спиной нависала тень опера et cetera.

Но в целом он был рад, что мы встретились, и благодарил сердечно меня за все, в том числе за деньги, которыми по моей просьбе помог ему мой брат.

Каждый раз, когда я полагался на порядочность встречавшихся мне людей, тюрьма с головой окунала меня в неприятную реальность, делая все менее наивным человеком. Но и черстветь душой, превращаясь в циника, мне не хотелось. Поэтому я продолжал ошибаться в людях, доверяясь им, как будто хотел доказать себе, что даже в таких страшных местах человеческая порядочность не исключение.

Когда «мой» следователь вернулся из Тулуна, то рассказал, что никто не подтвердил моих слов. Заметил удивление на моем лице.

Он еще о чем-то меня поспрашивал. Я поинтересовался перспективами нашего дела. Мы еще поговорили о превратностях быстротекущей жизни, и он уехал к себе в Новосибирск.

После этого меня еще много раз вызывал местный промусоренный прокурор по надзору и раза четыре отбирал у меня показания. Всё те же, но тоже не о том.

Проводилась очная ставка с операми из гестапо под аббревиатурой ОРЗУ МВД. Я смотрел в глаза своим садистам и говорил, что вот этот человек бил меня руками и ногами, а вот этот человек пытал током, а тот избивал палкой и, брызжа слюной, кричал о сексуальной перверсии, которая ожидает меня в ближайшем будущем. И все вместе они пытали меня не один день.

Было забавно наблюдать реакцию этих людей. Каждый вел себя на очной ставке по-разному. Для меня это был небольшой психологический эксперимент по распознаванию лжи, ее проявлению в невербалке. Да и стройностью произносимых слов они не блистали. А один даже пригрозил привлечь меня к уголовной ответственности за клевету. И это после того, как из его кабинета подследственный выпрыгнул из окна, не выдержав пыток! И это после того, как весь пол его кабинета был в моей крови!..