Энн Наполитано - Милый Эдвард [litres]

– Эдвард! – воскликнула она. – Ты хорошо спал?

Фальшивый блеск на лице тети заставил Эдварда чувствовать себя ужасно. Несмотря на то что спалось ему плохо, он кивнул. Тетя знала, что это не так, но ей хотелось, чтобы это было правдой, и Эдвард старался помочь ей.

– Джон, – сказала Лейси, – ты видишь, как он одет?

Джон вздрогнул, словно игрушечный робот, выходящий из спящего режима. Он начал подыгрывать, но не в полную силу:

– Может быть, Эдвард отправляется в экспедицию.

Сегодня первый день нового года, и мои родители и брат никогда его не увидят. Разве вы этого не знаете? – думал Эдвард. Он перевел взгляд с тети на дядю и увидел, что они не поняли. Это даже не приходило им в голову. А это значит, что он один – скользит по чернеющей ледяной бездне, раскинувшейся под ногами.

– Вообще-то мы хотели поговорить с тобой, – произнес Джон. – Сообщить кое-какие новости от юристов.

Лейси стояла у окна, держа в руках сваренное вкрутую яйцо; Джон – у календаря, висящего на дальней стене. Геометрически я нахожусь в центре их спора, подумал Эдвард. Он почувствовал, что сгибается под тяжестью собственного тела, как стебель тростника.

– Хочешь кусочек тоста? – поинтересовалась Лейси.

– Нет, спасибо.

– Итак, юристы, – сказал Джон. – Они разрешили б о льшую часть организационных проблем, связанных со страховыми компаниями. – Дядя поморщился. – Большинство семей жертв получат около миллиона долларов в качестве компенсации морального ущерба. Ты получишь пять миллионов, потому что… тебе решили заплатить больше. Деньги будут находиться в трастовом фонде до тех пор, пока тебе не исполнится двадцать один год.

Лейси дважды стукнула яйцом об стол. Эдвард наблюдал, как по скорлупе расползаются крошечные трещины.

– Такие разговоры напоминают мне о больнице, – сказала она. – Тогда все тоже звучало абсурдно.

– Это большие деньги, – возразил Джон.

Эдвард отодвинулся от стола, как будто деньги уже лежали перед ним. Он тоже помнил больницу: яркие нелепые носки, голос президента Соединенных Штатов, который с какой-то стати посчитал хорошей идеей поговорить с мальчиком, недавно упавшим с неба.

– Я советую тебе, – сказал Джон, – выбросить это из головы. Тебе только что исполнилось тринадцать.

Они отметили это событие несколькими неделями раньше, съев торт. Праздник был тихим, никто не пел «С днем рожденья тебя», потому что Эдвард взглядом умолял их не делать этого. Если день рождения и требовалось отметить, то быстро и незаметно.

– До двадцати одного тебе еще восемь лет, а деньги пока существуют только на бумаге. И чтобы их получить, надо будет пройти через бумажную волокиту. Мы хотели, чтобы ты был в курсе – просто на случай, если кто-то упомянет об этом на слушании. – Джон намазал масло на кусок тоста. – Не то чтобы я ожидал, что кто-то сделает это, но мы не хотели, чтобы тебя застали врасплох.

– И я этого не хочу, – сказал Эдвард.

Шай составила ему компанию, пока он собирал вещи, и он уже пожалел, что позвал ее. Она горела желанием обсудить предстоящее слушание, а он – нет. Несколько месяцев назад он решил, что хочет поехать, но не хочет об этом думать. Езжай, не думай, повторял какой-то грубый голос в его голове всякий раз, когда Шай начинала говорить на эту тему.

– Это будет похоже на сцену в зале суда в фильме, – сказала она. – Где раскрывается личность убийцы.

– Не совсем. – Эдвард разложил на диване футболки брата, выбрал две подходящие и положил их в сумку.

– Они собираются объяснить, почему самолет разбился, верно? У них есть черный ящик, поэтому они знают все, что произошло.

Я был в самолете , подумал он. Впервые с момента крушения Эдвард позволил себе вернуться в кресло, к Джордану. Вспышка мысли, длящаяся долю секунды, разложила вокруг него знакомые объекты: корпус самолета, небо, крыло, других пассажиров.

– Господи, как бы я хотела поехать, – продолжала Шай. – Ты же знаешь, что все эти родственники будут там. Гэри, возможно, тоже. Твой шрам сойдет с ума от боли. – Она вскинула руки. – Не удивлюсь, если ты увидишь какие-то признаки своей силы. Ты будешь рядом с обломками самолета и узнаешь правду.

Доктор Майк на их сеансе на той неделе сказал:

– Ты выглядишь измотанным, Эдвард. Ты ведь знаешь, что тебе не обязательно ехать в Вашингтон, верно?

Эдвард ответил на языке, который, как он знал, доктор Майк поймет:

– Я хочу поехать.

Хочу – не совсем подходящее слово. Эдвард знал наверняка только одно: он сказал, что поедет, и поэтому должен был поехать.