Бенджамин Вуд - Станция на пути туда, где лучше

Дети в несчастливых браках умело обращаются с пылесосами. Мы привыкаем их доставать по вечерам и убираем то, что не склеишь. Чистый ковер – источник покоя.

Отец за все годы, пока жил с нами, ни разу не поднял руку на маму – во всяком случае, при мне, – но дверные рамы у нас в доме были многократно перекрашенные, шершавые, как шкурка авокадо, мебель латаная-перелатаная, семейные фотографии в рамках почти сплошь без стекол. Теперь мне стыдно, что когда-то я восхищался его выдержкой, – можно подумать, требовалась железная воля, чтобы не ударить маму.

Честно признаюсь, я не понимал, из-за чего родители ссорились, кто из них затевал скандалы. Задним умом легче во всем винить отца, но это, пожалуй, упрощение. Ведь несмотря на его жестокость и на то, чем все закончилось, не мог он быть виновником всех семейных передряг.

Знаю я лишь то, что сохранила память. Помню, как во время драк он стоял неподвижно, а мама наносила удар за ударом, будто он признавал за ней право нападать и терпел ее жалкие тычки, как дерево терпит пичужек. Видимо, он знал свою темную сторону и старался ее обуздать. Более достойный человек, думаю, сумел бы.

Увидев, что впереди стоят машины, он резко вдавил педаль тормоза. Казалось, из-под нас выскальзывает подвеска. Шины заскрежетали, будто вот-вот лопнут. Ремень впился мне в шею. Я зажмурился – сейчас на нас обрушатся металл и осколки стекла, – но удара не последовало. Наступило невероятное затишье.

Глянув в ветровое стекло, я увидел совсем близко задний бампер фургона. Из окна глупыми глазами таращился лабрадор, пыхтел, вывалив язык. Пахло паленой резиной. Лицо у отца пылало, он задыхался.

– Ну же, вперед! Двигайте, мать вашу! – Обоими кулаками он надавил на сигнал. – Зеленый, идиоты!

– Хватит сигналить, мать твою! – крикнул с заднего сиденья Кью-Си. – Куда им, по-твоему, ехать?

– Куда угодно, лишь бы от меня подальше. Мне плевать. – Он вновь просигналил. И в тревожной тишине повернулся ко мне, а я в испуге размазывал рукавом слезы. – Перестань реветь, чтоб тебя! Я ни в чем не виноват, понял? Не смей тут у меня реветь!

– Ты никогда ни в чем не виноват – так, Фрэн? – сказал Кью-Си. – Господи боже ты мой! Выпусти меня! Сейчас же!

Отец будто не слышал. Он продвигался вперед, между тем поток машин начал понемногу редеть. Мы снова катили по Киркстол-роуд, но уже в обратную сторону.

– Я тут пытаюсь разобраться, – сказал отец, – и выводы не радуют. – Я всхлипнул, но он и не думал меня жалеть. Посмотрел на меня со смутной неприязнью, как смотрел раньше только на чужих: – Да замолчишь ты или нет? Нельзя так нюни распускать. Я для тебя из кожи вон лез, ей-богу. Все перепробовал. Ну да, облажался. Знаю, знаю. Не смог тебя туда провести, как обещал. Но, говорю тебе, сейчас, черт возьми, весь мир против меня. Богом клянусь, так и есть. А мне с целым миром воевать не под силу. И никому не под силу.

– Только и знаешь что языком трепать! – встрял Кью-Си. – Отстань от мальчишки. Ты его запугал вконец. Совсем двинулся? Ведешь себя как чокнутый.

– Да неужели? Сколько у тебя детей, Барн? Ты в этом ни хрена не смыслишь.

– Тормози, чтоб тебя!

– А вот и не буду.

– Тормози, Фрэн. Я выхожу из игры.

Отец смотрел вперед. Сбавив скорость, мы плелись в хвосте у обычных водителей – я от души надеялся, что они сидят за рулем тихо-мирно, слушают радио, – но я чуял, как не терпится отцу рвануть вперед. Он метался с полосы на полосу, подбирался к машине перед нами, будто хотел на буксир прицепиться. Когда мы снова проезжали Йоркширскую телестудию, он и головы не повернул. Я смотрел, как уплывают назад корпуса за моим плечом.

– Я бы на твоем месте не вякал, приятель, – крикнул отец Кью-Си, который потянулся вперед, пытаясь разблокировать дверь. – Все же ясно, это ты меня подставил. Чем больше думаю, тем больше убеждаюсь, что без тебя тут не обошлось.

Кью-Си молчал, только тщетно дергал дверь.

– Ты им сказал, что мы здесь, так? Не Фозу – тот ничего не знал. Я про второго. Видно, ты ему проговорился, как меня зовут.

– Завязывай с паранойей! – взорвался Кью-Си. – Ты же только хуже делаешь.

Я старался унять дрожь, чтоб хотя бы зубы не стучали. Веки налились свинцом, глаза щипало. Я мечтал услышать вой полицейской сирены, увидеть свет мигалок, но знал, что никакая полиция на выручку к нам не приедет. Тем временем безликие офисные здания, что мы миновали меньше часа назад, вновь мелькали за окном, такие далекие и чуждые в своей обыденности, что у меня засосало под ложечкой, во рту стало кисло. К этому вкусу я, увы, привык.