Бенджамин Вуд - Станция на пути туда, где лучше

– Да, холост. Да только, – отец усмехнулся, – Ноэлю Эдмондсу он в подметки не годится.

– Ха-ха! А кто годится? – вздохнула Ви. – Немногие.

Я поплелся за ними через паб в зал, где мы уже были, теперь там стало шумно и людно. Отец подтащил к игровому автомату табурет, усадил меня.

– Вы, девочки, идите, – бросил он через плечо, – а я догоню.

И девушки ушли.

Когда они были уже далеко, отец стиснул мое плечо.

– Ну, сынок, бросай деньги. – Автомат, когда я опустил в его нутро монетку, засветился ярче, замурлыкал веселей. Но я, как ни старался, не мог пробудить в себе ни капли интереса к игре. – Если кто-нибудь подойдет и скажет, что играть тебе нельзя, сбегай за мной, хорошо? Я минут через пять буду.

– Но, папа…

– Понял, понял. Кью-Си. Не волнуйся. – Он вытянул шею, пытаясь охватить взглядом автостоянку. – Если увидишь парня в ярко-красных кроссовках и футболке с капюшоном – это он. Скажешь, что ты мой сын, и он все поймет. Покажешь, где меня искать.

– Когда мы поедем? – спросил я.

– Скоро, обещаю. Дождемся его, и в путь. – И он попятился, тыча в меня пальцем, будто целясь из пистолета. – Сорви банк, парень!

Я играл, пока в глазах не зарябило от нарисованных вишенок, а запасы мелочи не истощились. Ни разу не звякнула для меня монетка. С каждым проигрышем я все сильнее желал, чтобы вошел незнакомец в красных кроссовках и футболке с капюшоном. Я молился, чтобы Кью-Си, кто бы он ни был, доставил нас поскорей в Лидс и я бы успел позвонить маме из “Метрополя” – не ради меня одного, ради папы. Ведь если мы к вечеру не успеем в “Метрополь”, то нам запретят видеться. Последняя нить между нами оборвется, и нам уже не оправиться от удара. Теперь, если я произнесу имя Фрэн Хардести, будет задета мамина родительская гордость. Мама незаметно для себя переменится: станет настороженной, ревнивой, обидчивой. Иначе и быть не может. В свои двенадцать понять это мне было проще, чем разобраться в устройстве игрового автомата.

У меня оставалось всего три монетки.

Возле бара толклись люди – кто стоял облокотившись о стойку, кто примостился на высоком табурете. Один свистом подозвал барменшу, размахивая десятифунтовой бумажкой. Старичок со старушкой ели рагу с пышками и обсуждали с хозяином прогноз погоды. Я влез на свободный табурет и стал ждать, когда на меня обратят внимание.

Первой заметила меня барменша.

– Что ты хочешь, дружок? – спросила она, отставив в сторону грязные бокалы. – Вообще-то, здесь сидеть нельзя.

– Меня папа прислал кое-что узнать.

– А где твой папа? – Она обвела взглядом зал.

– Он там, на улице.

– Ну хорошо, что ты хочешь?

Я показал ей мелочь на ладони.

– Вот шестьдесят пенсов. Хотел спросить, этого хватит, чтобы от вас позвонить?

Ее взгляд меня обнадежил.

– Узнаю у хозяина, – ответила она. – Подожди здесь. – Она подошла к хозяину, что-то ему сказала, и тот устремился прямиком ко мне.

– Что-то срочное? – спросил он.

– Нет. Я просто… нужно маме позвонить, она ждет.

Хозяин скрестил на груди руки.

– Твоя мама не где-нибудь в Новой Зеландии?

– Нет. В Литл-Миссендене.

– Где это?

– На юге.

– Хорошо. За стойку я тебя пропустить не могу, к сожалению. Это против закона. Но можешь обойти с той стороны и…

– Ах, вот ты где! Тоже мне Гарри Гудини! – Рука отца легла на мое плечо, стиснула до боли. – Говорил я тебе, не путайся у людей под ногами! – Он сгреб меня под мышки и поставил на пол. Я брыкался, но он крепко держал. – Вы уж простите, была у меня для него уздечка, да он перегрыз. – Барменша хихикнула. И отец повел меня прочь по коридору, подталкивая в спину – слишком медленно я перебирал ногами.

– Там у них телефон есть! – твердил я, вырываясь.

– Цыц!

– Можем позвонить прямо сейчас, если хотим! Мне только что разрешили!

– Дэн, тише, ради бога! Не позорь меня.

– Надо маме позвонить.

– Не сейчас, – сказал отец, – не сейчас. Потом, из номера.

Вышла из туалета старушка, виновато просеменила мимо. И мы остались в коридоре одни.

– Мы уже едем? – спросил я.

– Пока нет.

– Когда приедет Кью-Си?

– Не знаю, но без него нам никуда.

– Но сколько еще ждать?

Отец коротко и шумно вздохнул. И вдруг съездил меня по уху – небрежно, будто муху прихлопнул. Не больно, но обидно, я чуть не разревелся. На глаза навернулись слезы, но так и не полились.

– Выслушай меня, ладно? Ты ведешь себя как балованный ребенок, – сказал отец. – Ты же знаешь, без Кью-Си на съемки нас с тобой не пустят. Надо ждать, ничего не попишешь. А если мы позвоним сейчас маме и скажем, что планы изменились, она не поймет. Ты же ее знаешь – разволнуется, потребует вернуть тебя домой, а дальше что? Вся поездка коту под хвост. Не хочу снова тебя подвести. Не дам ей больше повода меня попрекать до конца дней. Все идет как надо. Поверь, все путем! – Он чуть расслабился. – Пусть в Лидс мы приедем позже, чем я рассчитывал, но все-таки приедем – жизнью клянусь, на Библии присягнуть готов, – и все проволочки в итоге забудутся. – Он притянул меня к себе, и я уловил новый запах – пряный дымок дешевых сигарет. Я вытер слезы о его рубашку. – Ну не реви, а? Зря я, конечно, тебя ударил.