Элеонора Браун - Мой собственный Париж [litres]

Наш выбор пал на бистро по двум причинам: во-первых, нам нужно было поскорее спрятаться от дождя, и, во-вторых, мы должны были накормить двух привередливых мальчиков, взращенных на замороженной кукурузе и куриных наггетсах. Место, в котором мы оказались, находилось на людной некрасивой улице, слишком ярко освещенной и тесной, запруженной туристами в шортах и детьми, которые казались мне такими же капризными, как и наши мальчики. Я даже начала подозревать, что именно они были повинны в этом столпотворении. Суровый метрдотель усадил нас на какие-то витые пластиковые стулья и выдал нам несуразно огромные карты меню.

Мать заказала салат, отец – стейк с жареной картошкой. С унынием полистав меню, дети остановились на блинчиках. Я же, в неосознанной и практически неразличимой попытке воспротивиться их поведению, заказала самое французское блюдо, которое я смогла найти в меню – foie de boeuf (говяжья печень).

Не поймите меня неправильно, я с удовольствием ем говяжью и любую другую печень. Печень, нарезанная тонкими ломтиками, жареная печень, вареная печень, печень средней прожарки – все это казалось мне очень изысканным.

Это было что-то совершенно иное.

Полкило склизкого кирпично-красного органа, кровь из которого стекала с тарелки прямо на белую скатерть, на мгновение заставило меня расширить глаза от ужаса. Но я была в Париже, я была храбра, и под вопросом стояла моя репутация, так что я съела почти половину этой штуковины с привкусом железа. Я догадалась, что она была не жареной, а просто прогретой в пространстве под плитой. На вкус она была как вязкая чуть теплая кровь, меня слегка подташнивало. Но мне хотя бы удалось сохранить лицо.

После обеда мы вернулись в апартаменты. Дождь прекратился, но за окном было все так же серо и уныло. Я наступила в собачье дерьмо и стала объектом насмешек для моего одиннадцатилетнего подопечного.

Для родителей мальчиков поездка выдалась богатой на развлечения. Они ходили на званые ужины и гала-представления, проводили долгие дни и поздние ночи со старыми друзьями и знаменитыми художниками – в общем, жили настоящей парижской мечтой.

Я же смотрела европейское MTV по телевизору. Благодаря упрямству одиннадцатилетки я безостановочно смотрела MTV. Я была обязана следить за детьми каждый день и практически каждый вечер. Я не могла присесть на мою крошечную постель ни на мгновение: младший мальчик был особенно капризным и хотел, чтобы я проводила с ним каждую минуту и читала ему сказки или играла в игры, или приносила ему еду. Я могла отлучиться в туалет, но на этом мое личное время заканчивалось. Европейская попса, доносившаяся из телевизора, была просто ужасной, а происходившее на экране выглядело настолько безвкусным, что расслабиться у меня не вышло бы даже при большом желании.

Но я так хотела влюбиться в Париж. Я старалась сделать это изо всех сил.

– Эй, ребята, не хотите прогуляться? – молчание было мне ответом.

– Как насчет музея? – Мой одиннадцатилетний подопечный усмехнулся, не отрывая глаз от экрана.

– Кто-нибудь хочет блинчики? Я видела симпатичное кафе на соседней улице.

Младший брат начал натягивать ботинки. Старший пожал плечами и выключил телевизор.

– Ладно, звучит неплохо. А после блинчиков мы поищем площадку для баскетбола, хорошо?

Блинчики спасли мою поездку в Париж.

До этой поездки я была за границей лишь раз – мой медовый месяц прошел в Италии. Мы с мужем выбирали кафе в каждой деревушке, в которой останавливались, и заказывали утренний кофе, сидя за столиком на живописной площади и наблюдая за местной жизнью. После этого, перед тем как сесть за руль арендованного автомобиля и добраться до местных достопримечательностей, мы забегали в ароматную мясную лавку, чтобы купить прошутто на обед. Кусок сыра, батон свежего хлеба, бутылку дешевого красного вина. Если нам становилось слишком жарко, если нас настигал голод или мы чувствовали усталость, мы шли в ближайший парк или лес, чтобы подкрепиться припасенной едой и вином, мы наливали его в маленькие сувенирные чашки, купленные в Ватикане, и подремать час-другой. Затем мы не спеша отправлялись в следующий пункт нашего путешествия. Мы проехали почти половину страны, зачарованно рассматривая камни старинных мостовых, темные церкви и руины древних построек будто одними и теми же глазами. Простая и вкусная еда придавала нам сил.

Но в Париже мне казалось, что у меня отказал нерв, передающий визуальную информацию в мозг. Мне было одиноко, ведь я путешествовала по работе и должна была отработать полученные деньги. Постоянное присутствие чужих детей лишь усугубляло положение. Я не могла насладиться даже теми немногими часами, которые я могла провести наедине с собой, разглядывая Нотр-Дам, прогуливаясь по берегу Сены или по парку Тюильри, или наблюдая за городом с Эйфелевой башни. Мои глаза распознавали черты достопримечательностей, но из моей головы словно бы исчез какой-то важный фильтр. Без присутствия мужа я не могла понять смысл увиденного. Мой мозг распознавал объекты как нечто «прекрасное» или «романтичное», но это не вызывало во мне никаких чувств. Я не могла влюбиться в Париж, несмотря на всю его статную красоту. Я понимала, почему я могла бы это сделать, почему это удавалось практически всем остальным, но… что-то просто не работало.