У папы и у мамы много денег, но счастливы ли они? Когда они в последний раз говорили по душам, откровенно? Когда стояли рядом у окна, глядя на дождь, падающие листья, или любовались заснеженными ветками? Когда вместе гуляли, кормили голубей, шутили, смеялись? Дома они разговаривают только о делах, да об интригах у папы на работе. Куда же делась их другая, человеческая жизнь?
Презрения некоторых своих сверстников к партии Юаньюань не разделяла. Иные, узнав, что кто-то стал коммунистом, морщили нос и пренебрежительно говорили: «Зачем он полез в это дело?» Сама она считала, что люди могут и должны вступать в партию, но была убеждена, что партийность не единственный критерий в оценке человека.
Так что же, в конце концов, любит она Мо Чжэна или только жалеет его? Ведь любовь — это не благотворительность, а глубокое чувство, при котором нельзя жить без человека. Она должна понять, нужен ей Мо Чжэн по-настоящему или он просто вызывает у нее жалость. Е Чжицю права: не будет ли бесчестным влюбить молодого человека в себя?
Е Чжицю видела, что ее приемный сын исхудал, стал еще более неразговорчив, совсем забросил чтение, перестал играть на пианино. Но она верила, что Мо Чжэну лучше расстаться с Юаньюань — тем более что та порою куда-то пропадала. Е Чжицю никогда в жизни не любила и думала, что все это очень просто, что время вылечит Мо Чжэна. Иногда она даже испытывала некоторое разочарование в Юаньюань — примерно такое же, как в ее отце. Почему он отступил? Ведь та статья была умной, по-настоящему острой, способной довести до белого каления всех этих фальшивых и пустых экономистов. Чего же он испугался?
…Но Е Чжицю ошибалась. Болезнь-любовь приемного сына была уже неизлечима. Каждый вечер Мо Чжэн прислушивался к звукам шагов в парадном: вот шаги ближе, ближе — нет, кто-то прошел выше. Безнадежность и отчаяние разрастались, заполняли сердце. Время тянулось мучительно долго. Десять часов, значит, она уже не придет, значит, нужно ждать следующего вечера, опять мучиться и ждать. Он хорошо знал, что такое отчаяние, но на этот раз оно было таким сильным, что пугало его самого.
Мо Чжэн не мог пойти и разыскать ее. Ему оставалось только ждать. Слишком разное у них положение, поэтому он должен был лишь сидеть неподвижно и ждать. Если бы он не был похож на Жана Вальжана, он мог бы бороться за нее, спорить, заставить полюбить себя, у него хватило бы сил и решимости. Но сейчас ему остается только терпение и надежда. Может, она решила поиграть с ним из охотничьего азарта? Вряд ли, она совсем не так легкомысленна.
Много раз она признавалась: «Ты знаешь, я опять врала». «Врала?!» — Он не понимал ее. Ничего не поделаешь: мысли у девчонок скачут так, что самому умному парню не понять, не догадаться. «Врала! — чистосердечно подтверждала она. — Мама меня спрашивает: «Куда это ты бегаешь каждый вечер развлекаться?» — От того, как она произносила «развлекаться», Мо Чжэну почему-то становилось не по себе. — А я и говорю: «Я хожу изучать французский». Ты должен обязательно научить меня хотя бы паре предложений. Чтобы я им выдала».
Потом она научилась, смешно выговаривая французское «р», произносить какую-то бессмыслицу. Но это было и не важно, они понимали все без слов. Только любящие могут так понимать друг друга.
Она догадывается, она все чувствует, однако в их отношениях ему отводится пассивная роль. Он имеет право только ждать, ждать ее решения. Но, может, она ничего особенного не испытывает, и это как раз для нее естественно? Из чего же тогда сделано ее сердце? Он помнит, что, когда был маленьким, мама часто молилась деве Марии. Ему некому молиться. Только Юаньюань. А может, он сам не все понимает? Может, он самый настоящий Жан Вальжан?
Отчаяние…
Мо Чжэн не услышал, как открылась дверь. Лицо Юаньюань было каким-то строгим, будто за плечами у девушки осталась дорога тоски и печали. У Е Чжицю дрогнуло сердце, когда она увидела Юаньюань. У девчушки ее возраста не должно быть такого лица. И тут Е Чжицю подумала, что она, всегда считавшая себя мудрой и проницательной, ничего не знает об этой области чувств, о том, как должно быть и как не должно. Она поняла только одно: что ей сейчас нужно уйти к себе в комнату и не мешать. И она ушла, печалясь и радуясь одновременно, раздумывая о том, что будет дальше.
Но дальше ничего особенного не случилось, если не считать того, что сказали друг другу их глаза.
Юаньюань на что-то рассердилась и отвернулась от него. Завитки волос у нее на затылке сводили Мо Чжэна с ума. Они так близко, можно дотянуться губами. Нет, сначала он должен сказать ей.
Читать дальше