Дарья Гребенщикова - От меня до тебя — два шага и целая жизнь

Мы молчим. Я обнимаю Анну Карловну, смахиваю непрошеную слезу и ухожу. Без ацетона.

КУРГАН

Анна Карловна любит быть одета совсем простенько — голубая льняная юбка едва прикрывает сухие, тонкие щиколки, а кофта индийского батиста, напротив, приоткрывает в вырезе ниточку легких, шуршащих рябиновых бус. Анна Карловна ходит быстро. Быстро. И еще быстрее. Водит меня по своим «владениям».

— Ах, Вы знаете? — она легонько трогает меня за плечо. — Здесь, где мы с Вами стоим — курган! да-да! И не спорьте! — Я не спорю. Курган, так курган. Помню, что туда еще в 90-е закапывали разный железный больничный хлам — кастрюли с прогоревшими днищами, проржавевшие панцирные сетки, консервные банки

— тут были люди! — Анна Карловна делает многозначительное лицо, — с металлическими искателями! Сапёры! Или — минёры? Пётр Серафимович, откликнитесь, голубчик! Кто тут все бродил?

— черные копатели! — Пётр Серафимович разделывает рыбу под навесом поветки и вытирает рыбочистку из бутылочных крышечек о свежее вафельное полотенце. — Бандиты были. Вы вечно пускаете, кого не попадя! Зарежут вас и ограбят! Не приведи, Господь, конечно. Вы видели, какие у них были рожи?

— это наушники на них были. — встреваю я. — чтобы «пи-пи-пи» слышать

— фи, какая дерзость, — Анна Карловна морщится, — у нас нет ватерклозета, но удобства достаточно комфортные! А подслушивать… как это низко! — и тут же, оборачиваясь ко мне, — ну? Вы сейчас будете копать или потом?

— я Вам просто молока принесла, — я ставлю банку на крыльцо

— нет-нет, голубушка. С рыбой — ни-ни!

— Никакие наушники не спасут, — поддакивает Пётр Серафимович.

Мой пёс Лёва писает на грядку с петуньями, которыми Анна Карловна любит украшать стол, и мы уходим.

ГРИБ, КАК СИМВОЛ

Вечеряем у интеллигентнейшей Анны Карловны. На столе хрусткая скатерть, шитые крестиком салфеточки, чистейшего стекла бокалы, легкое вино, бисквиты. Чай заварен в чайнике, а не пошлыми пакетами с ярлычками. У Анны Карловны к чаю — Пётр Серафимович с женою Елизаветой Арнольдовной. Беседа тихая, журчит плавно. Я впадаю в разговор через окно.

— Анна Карловна! — кричу, — так что там с больницею порешили?

— Дарья Олеговна, будьте так любезны, войдите через дверь! — советует мне хозяйка, — ни-ни! Обувь оставьте! Оставьте! Впрочем, Ваши носки… да, можно без тапочек…

Я присоединяюсь к беседе за столом.

— Вы смотрели вчера телевизор, Петр Серафимович? — осведомляется Анна Карловна

— нет, голубушка моя, — отвечает ласково гость, — я, знаете, не люблю этот вид развлечений… позвольте Вам налить?

— да, будьте любезны, — я подставляю чашечку

— а вчера по НТВ показывали… наш парк-отель… ммм, букет, знаете! — Елизавета Арнольдовна смакует вино, — и Вы знаете, они показывали… фиолэтовый гриб!

— рядовка, поди? или паутинник фиолетовый? — встреваю я, шумно втягивая чай

— ой! — вскрикивает Анна Карловна, — у меня есть снимок! — и показывает на дисплее телефона абсолютно фиолетовый гриб.

— о-о-о-о, — восхищается Елизавета Арнольдовна, — какой фаллический символ!!! Но почему такого цвета?

— ну, — Анна Карловна краснеет, — раз символ… так цвет вполне уместен, Вы не находите, Петр Серафимович?

Супруги переглядываются, Петр Серафимович, кашлянув,

— я полагал, что мы в интеллигентом обществе???

Я, не выдержав, вылезаю через окно и иду курить с соседом Юркой Филиным на скамеечку…

ОРИЕНТАЛ

Вчера пришла Андреапольская лавка. Но без Сычниковского подворья, те без молока-масла. Шел дождь. На прилавке мокли белорусские мандарины и из пластикового ведра грустно глядела ржавым глазом сельдь. Дождь капал в рассол, понижая его соленость. Мы с нашим врачом сетовали на медлительность Зорьки и Ягодки, — нет молока! И обсуждали все на свете.

— вот, — говорю, — Анна Карловна, — а мой друг получил в дар кота. Ориентал!

— что Вы говорите! — воскликнула Анна Карловна, — Ориентал — прекрасное имя! Изысканное… а я своего назвала Валидолом…

ВОРОНА

Как-то в зените летнего дня, когда редкая птица куда-то летит, а предпочитает тихую тень, полную шевелящегося мошкариного люда, зашла я проведать милейшую Анну Карловну на предмет вопроса выращивания настурций. Анна Карловна дремала в кресле-качалке, прикрыв голову кружевной салфеточкой. От стука в калитку она проснулась, широко распахнула глаза и радостно сказала

— ах-ах! Дарья Олеговна! Голубушка!!!