Антон Евтушенко - Симптом страха

Но даже после такого открытия, она не собиралась заниматься переводом книги, вроде того, что это челлендж — вау, круто! — я её сейчас переведу. Она бы благодарно приняла возможность от проводника, который мог бы обеспечить ей путешествие по страницам миров писателя. Эту возможность мог дать профессиональный переводчик (или группа таковых). Но «Шайтанские аяты» были ненаходимы в русских переводах: ни в библиотеках, ни в книжных, ни в Сети. И Нэнси понимала: что в самом обозримом будущем эти переводы не появятся.

Всё это было очень по-киношному, и отсылка жанра становилась очевидной уже в супрематических пропорциях изображения. Нэнси нравилось думать, что её хроника могла бы попасть на любительское видео полускрытой малоформатной камеры. Со стороны зрителя Аня Окунева продолжала быть среднестатистическим конформным существом — и общий дух картины, её изобразительный ряд и диалоги были бы весьма созвучны аудиовизуальным образам-символам, но только как иллюстрация дуального мира причин, каждая из которых разворачивала новые цепи событий для обновлённой Нэнси. Происходящее «на экране» всё дальше относило её от двух летних недель, проведённых в Петербурге. Она была вовлечена в пространство другого кадра, хотя другой кадр не мог аннулировать питерский «видеоряд». Скорее это был прыжок из реального в гиперреальное для достижения одной-единственной способности — артикулировать происходящим. В Питере Нэнси такую способность, как ни старалась, не могла заполучить. Город с амплуа очаровательного волшебника забивал её вселенную ненужными помехами чудачеств. Не утрачивая своей первоначальной остроты и авантюры, он подчинял расщеплённой логике всякие явления и происшествия, непременно с медленным наездом камеры в лицо.

Перетасовав и разменяв четыре буквы из пяти, совершив культурный мезальянс из города на Неве в город на Каме, Нэнси с радостью отметила, что смена парадигм всё встроила обратно на свои места. Составы дней поползли с угрюмостью дредноута. Кто-то мог бы возразить, какая же это гиперреальность? Гиперреальней некуда! Миновав степенную мифологичность Питера с его фольклорно-деструктивными героями, Нэнси вдыхала полной грудью чахлый пермский воздух, забираясь с ногами на подоконник и упёршись лбом в залитое солнцем оконное стекло. Она всё больше утверждалась в мысли, что экзальтация мгновения с меланхоличной интонацией обнаруживает множество точек соприкосновения с пространством её родного города. Определённо он нёс в себе терапевтический эффект. Устойчивая механика городского существования позволяла извлекать звук эталонной частоты из единственного камертона её реальности — творчества. Мир комнаты — её комнаты, мир улицы — её улицы, мир города — её города — оказывались соединёнными в несомненной, подлинной реальности. Структуры повседневной жизни, набившие оскомину до терпкой кислоты во рту, бесконечно умножались, накладываясь друг на друга, образовывали дисциплинарный конструктив, некий инкубатор, помогающий установить взаимоотношения с самим собой в призме «понимательной» оптики. Он, кажется, наметил лёгкий контур, быстрый набросок её формулы творчества.

Мысль искать помощи на стороне пришла внезапно. Вначале она серьёзно думала просить о помощи Бориса Ильича. Её «домашняя кулинария» в области английского, безусловно, пасовала и не шла в сравнение с фабрикой-кухней наработанного стажа целого лингвиста. К тому же, он был не понаслышке знаком с текстом. Но очень быстро она отказалась от этой идеи. Превращение рефлексирующего интеллигента в человека действия очень сильно удивило бы её, а лингвист, очевидно, просто рефлексировал. По сути, он был не более, чем капсюльным пистоном, сдетонировавшим кучу строптивой субстанции под условным названием «Анна Окунева и обстоятельства её жизни». Конечно, его вклад был скромен, но оттого не менее значим. Без его участия взрывные работы всё равно бы состоялись, разве что эпицентр был смещён, и осколками могло травмировать намного меньше. Да и «Стихи», при всей симпатии Нэнси к языковой игре писателя, она не могла считать эталоном идеала. С таким подходом к тексту далеко не уедешь.

До определённого момента она держала в уме транслитруверианцев. У неё даже где-то был записан телефон Бубы. Но Нэнси стала подозрительной и осторожной, как выяснится позже, обоснованно. Уже тогда она решила, что перевод книги должен быть общедоступным и публичным. Это требовало больше не только ответственности, но и человеческих ресурсов. Плюс компетенции со стороны. Одним словом, она ощутила твёрдое намерение не падать никому на хвост, а сплотить вокруг себя сильную команду, самой стать ядром.