Антон Евтушенко - Симптом страха

Глеба это заявление задело, прямо вывело из состояния душевного спокойствия: его вдруг охватило чувство глубокой досады и неловкости. От этого внутреннего замешательства и смущения он попытался себя отвлечь телодвижением: поворочал ключом в замке зажигания, включил кондиционер и крепко стиснул руками рулевое колесо, покрутил его взад-вперёд, словно собирался тронуть автомобиль, не совсем для себя решив — какое выбрать направление.

— Ты пришёл сюда, — продолжал давить на психику Шпигель, — в шапке-ушанке, волоча за спиною парашют, и пытаешься доказать, какое у тебя недержание патриотизма. А Россия как гибла, так и гибнет от недостатка людей, способных ставить идею выше жизни, а ты, сытый и наглый рот, сидишь здесь передо мной и банкуешь, будто я лох какой или муфлон.

— При чём здесь это? — разозлился Глеб, совершенно сбитый с толку.

— При том, — сказал Шпигель с нарастающим раздражением, но вдруг подозрительно внезапно остыл, будто монтировал по памяти заготовленную речь с бумажками для самых энергичных мест, и вдруг понял, что это место благополучно миновал.

— В общем, — сказал он, беспечно махнув рукой, — объясняю популярно на пальцах: книга побывала у меня. Боря мне её показывал, предлагал, а значит, он никак не мог найти там — в этих твоих Изборцах. Он, конечно, балбес, что не догадался хотя бы завернуть в пакет или закинуть в бардачок, но, по сути, он выполнял моё боевое задание.

— Какое?

— Это моё творчество, — снисходительно к самому себе сказал Фалик.

— Какое? — повторил с напором Глеб.

— Пендец, фэйс, ты любопытный. Он отвозил предмет на закладку. Впитал?

— Закладка? Как шишки или порошок?

— Впитал, — едко согласился Шпигель. — Иные библиоманы, что наркоманы в поисках дозы. А я вроде наркодилера: не храню в тумбочке, а потихоньку расталкиваю. Но ко мне не подкопаешься. Книги — не наркота, да и экстремистской литературкой мы не башляем. Никаких приводов, ничего такого. Я спокойный гражданин.

— И где же сейчас «Сумбурщина»?

— Крепи седло, каманча! Такой преференции я тебе уж точно дать не могу, — усмехнулся Шпигель.

— Вашим языком бы осетрину в ресторане резать, — покачал головой Глеб.

— Продай тачку — купи мозги, — ощерился Фалик, видимо, снова попав в «энергичное место». — Или ты реально думаешь, я чучело с раздачи? Об условленном месте знают только трое: я, Борис и тайный покупатель, который, — старик постучал по стеклянному глазку наручных часов на Глебином запястье, — уже забрал во всей своей немолодецкой прыти покупку из заветного места. С чего ради тебе-то знать его, а главное: зачем?

— Что-то не клеится ваша история, — жёстко одёрнул Глеб, почувствовав, что его обводят вокруг пальца. — Пометка MS A 148, которую, по вашим же словам, вы собственноручно сделали, говорит о том, что по каталожному коду это не Gedichte Chaos, а Gigas Codex.

— Codex Gigas, — напомнил Шпигель. — И покажи мне каталог, где бы отыскался Gedichte Chaos. Кто будет реестрировать самиздат, по крайней мере, до тех пор, пока книжка не всплывёт в аукционе, а эта, уверяю, не всплывёт. Своего покупателя я знаю, он приобретал не для продажи, во всяком случае, не для скорой продажи.

— Мне нужны доказательства того, что эта книга существует, — покачал головой Глеб. — Иначе…

— Иначе «что»?

— Иначе грош цена всей вашей версии. И… вы же не хотите, чтобы вашему родственнику припаяли уголовку?

— Хочешь втюхать Боре экстремизм? — рассмеялся Шпигель. — Ты это серьёзно?

— Вашему Боре достаточно двести сорок четвёртой. Без всякого экстремизма пойдёт под суд за надругательство над местами массовых захоронений. Вы же не будете отрицать, что малоинтересный коп под Гатчиной, те самые найденные кости — человеческие? Не будет это отрицать и Борис, когда будет проведена идентификация костных останков и ДНК-дактилоскопия покажет, что он раскапывал кости именно русских солдат.

— Пургу гонишь. Слышал я про эту статью. Штрафом отделается.

— Пункт два читали? Те же деяния, совершённые в местах захоронения участников борьбы с фашизмом, предусматривает наказание в виде лишения свободы до трёх лет.

— Говённая разводка, — не слишком уверенно проговорил Шпигель.

— Не спорю, — авторитетно гнул линию Глеб, — по первой, судья может пойти на условняк, но и этого хватит, чтобы сильно подпортить парню малину жизни. Тюремное клеймо — это навсегда, а у человека, может, в мечтах семья, карьера, заграница, а тут такое западло. Да и статья ведь, по существу, гнусненькая: надругательство над умершими. Сразу представляешь конченого некрофила с напрочь отвёрнутой башкой. Ну, кто там будет разбираться, как оно на самом деле? Ни одна нормальная баба за такого не пойдёт, ни один работодатель не возьмёт со статьёй, если, конечно, он не хочет себе проблем. А проблем никто не хочет.