Антон Евтушенко - Симптом страха

— Только при чём здесь дьявольская казуистика?

— Это искус, испытание — непристойным, порочным, ужасным. Вот академику Ландау всегда хотелось запустить сырым яйцом в лопасти вращающегося вентилятора. Было, по его признанию, словно бесовское наваждение. Но кроме искушения было упоение. Я сейчас про вашего отца. Он упивался идеей Бога-Универсума, который был и есть всё: и Сатана, и Яхве. Не стеснённый никакими границами, он мог позволить себе вести борьбу за право обладания истиной в последней инстанции.

— У отца была велика энергия заблуждения. Он не выиграл ту борьбу…

— Мы этого не знаем. В любом случае, это не причина прекращать вам её. Мы — дети родителей, нравится нам это или нет, и с возрастом обнаруживаем только больше в себе родительского. Его поражения — ваши поражения, но и его победы — это ваши победы. Таков закон преемственности.

Глеб неопределённо подвигал челюстями и даже вымолвить ничего не смог от напора чувств.

— На тебя посмотришь, — сказал наконец он, обретя дар речи, — так прямо диалектика в действии! Хочешь поболтать? Давай поболтаем!

— Сигарету хочу, — признался Аткарцев. — Не курил целую вечность.

— Поговорим — будет сигарета, — пообещал Глеб и придвинулся вплотную к Санчо.

— Я разумеется буду молоть чушь, — выговорил Санчо, облизнув пересохшие губы. — Это единственная тема, которую умалишённый может развивать.

— Не ёрничай, — осадил Глеб Аткарцева и щёлкнул пальцами: — Ты кажется знаком с Шишкинсом?

— Классическая техника перекрёстного допроса, — понимающе кивнул Санчо. — Говорите допрашиваемому только часть того, что вы знаете, допрашиваемый запутывается и врёт, потому что не знает, сколько вы знаете.

— В 1995-м, — начал Глеб с суровой серьёзностью, — после нескольких неудачных попыток подрыва памятника Победы в Риге, латышские несистемные реакционеры объявили о перезапуске ячейки «Перконс-крусц» 53 53 perkons-krusts — гром-крест (латыш.) и взяли на себя ответственность за несостоявшийся теракт. Организация сменила методы борьбы и стала активно заниматься пропагандой шовинистического толка, информационно стравливая латышей, евреев и русских. Для этого Вилис Лининьш, один из лидеров ячейки, пытался рекрутировать ряд типографий Латвийской православной церкви. Но предприятие выгорело. Вилис был вынужден ехать на Запад за спонсорскими деньгами на покупку собственных типографских мощностей. Пока Лининьш шакалил по Европе, Игорь Шишкинс, главный идейный вдохновитель «Гром-креста», пробовал закрепить неуспех Вилиса собственным успехом и проделать то же самое на территории России через договорённости с тогдашней крышей РПЦ — финансово-торговой группой «Ника». У него было, по крайней мере, две встречи в Пскове с вице-президентом Владимиром Веригой и оба раза, очевидно, Шишкинс договориться не сумел. Думается, Верига небезосновательно решил, что бенефициаром в этом мутном деле ему не быть. В самом деле, Шишкинсу было нечего предложить русским церковникам, кроме кровной вражды. Эти ребята из Гром-креста выработали, похоже, жизненную философию на преодоление тотальной непрухи, которая преследовала организацию с самого 34-го года. Шишкинс не расстроился отказу и пошёл в православные религиозные общины самым грубым, самым примитивным способом — вербовкой, рассчитывая, должно быть, что на руку ему сыграет не правовой хаос, а религиозный романтизм. — Глеб замолчал. — Как видишь, я знаю, что ты знаешь!

— Но это же сказали вы, не я.

В правой руке Санчо, поставленной на локоть, появились маленькие чётки, до этого, должно быть, упрятанные под лацкан на запястье. Зёрна из серебристо-белого металла или сплава сходились на крестике из полированного дерева с вплетённой колонковой кисточкой.

— Как насчёт курева? — беспечно спросил он и принялся перебирать блестящие дробинки.

Глеб удовлетворённо отодвинулся и улыбнулся. Ему не хотелось курить, но он, пересилив себя, достал нераспечатанную пачку сигарет, свернул красную полоску целлофанового ободка и смачно раскурил одну. Зажигалку и табачную пачку, дразня, положил на стул перед собой.

— Я задам вопросы, на которые ты должен будешь отвечать утвердительно или отрицательно, — предупредил он, трогая фильтр ножницами сомкнутых пальцев. Пальцы у Глеба были необыкновенно длинные. Санчо легко было представить их на струнах скрипки или пианинных клавишахп. — Справишься — курево твоё.

Он по-птичьи завертел головой, беспорядочно хватая подбородок пальцами, поднёс огонёк сигареты к губам и плюнул брыдким завитком в лицо собеседника, тут же жадно потянувшего ноздрями. Запах этот, от сладости на нёбе и до слезящихся глаз, был восхитительно умопомрачителен.