Иван Булах - Деревенская околица. Рассказы о деревне

— Гаврила Михеич, а на гармошке его не пробовал учить?

— Нет. Да у нас на всю Медведку одна гармошка и то у Лузгиных, а те не то что попробовать, дотронуться не дают.

Неделя пролетела незаметно. Первое, что сделал Винокуров, так это вернулся в Коробиху, приказчик даже оторопел, — обоз в городе, а хозяин вернулся назад. Да не может этого быть!

— Откуда ты пожаловал, хозяин?

— С того света, Спиридоныч. Не веришь? Зря не веришь.

Первым делом отправился в церковь и пробыл там до обеда, чем очень удивил отца Андрона. Исповедовался и просил отпустить грехи. Потом с несвойственной поспешностью заговорил:

— Батюшка, прими на нужды храма Божьего от чистого сердца, и прости моё скудоумие, — и выложил тысячу серебром!

— Рад за тебя. Иногда давать приятнее, чем брать. И наперёд оберегай тебя Господь.

Попросил Лукьяна Спиридоныча позвать Домну Васильеву. Вдову-солдатку. Она заявилась, когда уже сели за стол вечерить. Была она встревожена и напугана. Поздоровалась и нерешительно переминалась с ноги на ногу у порога.

— Ты проходи, поужинай с нами, — пригласил Винокуров.

Та отказалась: «Спаси вас, Христос, мы уже отвечерили».

— Что так дичишься? Чай, не звери какие. Ну, да ладно. Вот зачем я позвал. Первое, это то, что свой долг можешь не отдавать, прощаю тебе его. Живи спокойно, расти своих ребятишек.

Домна не верила своим ушам. Потом, когда до неё дошёл смысл сказанного купцом, бухнулась на колени и уже хотела поцеловать ему руки, но Савелий Фёдорович проворно подхватился из-за стола, поднял её, стал успокаивать:

— Будет тебе. Садись. Господа благодари, а меня прости за ради Христа, и поставь свечку за здравие раба божьего Савелия. Вот тебе ещё сто рублей, купи что надо детям. А ты, Спиридоныч, завтра же свези ей домой десять пудов муки, пять голов сахара, да пару фунтов чая. А ты, Домна, про свечку-то не забудь. Это тебе не в шутку говорено.

И тут с Домной стало плохо, она же бедненькая шла сюда на расправу за долг, а оно вон как обернулась. Разрыдалась. Жена Лукьяна Спиридоныча стала её успокаивать, а та никак не может остановиться. Натруженными руками утирала слёзы и шептала: «Да как же это, Господи… Да как же…»

***

Второй раз в Медведку Винокуров заявился только по весне. Гришутка опять первым увидел его, влетел в избу и заблажил:

— Тятя, тятя! Утоплый барин приехал!

Савелий Фёдорович на этот раз заехал как к родне, поздоровался со всеми, как с близкими, а Никитишну расцеловал.

— Вот, Гаврила Михеич, возвращаю твою сбрую: тулуп, шубу, валенки и шапку. Всё в исправности. Премного благодарен, что одолжил. А теперь, сделай милость, прими мои гостинцы.

В избу вошёл его молодой приказчик Максимка Вязигин, с шутками и прибаутками он покрикивал на мужиков, которые внесли в дом ящик, два мешка, и ещё какой-то жестяной бочонок.

— По гроб жизни благодарен вам, это всё от чистого сердца.

В начале на стол поставили жестяную лампу со стеклянным пузырём. Неслыханное дело, впервые у Щербаковых в Медведке, после богачей Лузгиных, появилась семилинейная лампа и работала она на каразине! И в запасе его целый бочонок. Потом Савелий Фёдорович набросил на плечи Катерине и Никитишне по кашемировому полушалку с «тистями», и ещё выложил целую штуку льняного полотна. И не домотканого, а фабричного!

Никитишна всё качала головой и не сердито выговаривала:

— Вот ещё удумал, батюшка. В какой изъян вошёл…

— А вот тебе, Гаврила Михеич, подарок будет особый. Теперь — хоть шей свои шубы, хоть штаны. Эта вещь не у каждого городского мастера есть. Попробуй оценить.

Мужики расторопно разобрали ящик, раз-раз и собрали… ножную швейную машинку «Зингер!» Гаврила от такого подарка чуть умом не тронулся, его как заколодило:

— Ну, вихорь тебя побери… ну и Савелий Фёдорович… вихорь тебя побери… как же это? — И опять про этот «вихорь».

Но и это оказалось ещё не всё. Максимка Вязигин подмигнул Гришутке и полез в мешок, достаёт оттуда чёрный чемоданчик, подаёт Винокурову. Тот щёлкнул блескучими замочками на футлярчике и хитро спрашивает у всех:

— Как вы думаете, что это такое? И кому это?

Все обернулись к Гришутке, а у того захолонуло сердце. Батюшки, да неужели?! А Савелий Фёдорович нагнулся, открыл футлярчик и… вот она, новёхонькая гармошка!

— Учись и играй, Гришук. Дарю и тебе от чистого сердца. Уж больно ты в радость людям. Вот увидите, он будет первый гармонист на деревне. И на пахоту бери её с собой, теперь она у тебя будет заместо балалайки. И будет у вас хлеб, и ещё будет песня.