Иван Булах - Деревенская околица. Рассказы о деревне

— Да ты, старшина — герой! Вот уж никогда бы не подумал, что даже на пекарне, повторюсь — на пекарне можно совершить подвиг. Вот именно, подвиг. Как хотите, но за такие дела он заслужил награду. И не меньше, как орден Красной Звезды. Мне бы тут промолчать, а меня, как кто за язык тянет.

— Извините, товарищ генерал, но накормить людей хлебом, это не геройство. Просто это христианское дело, и получать за это награду — большой грех. Ещё раз прошу меня извинить.

У генерала это был первый случай, когда отказывались от ордена, он даже растерялся. Мой Берестов давай ему пояснять, что я верующий, мне нельзя брать в руки оружие, а на ордене Красной Звезды, как раз солдат с винтовкой. Просит меня извинить, это я не из гордости, а просто меня после войны с этим орденом домой не пустят. Генерал ещё больше удивился.

— Это надо же! В таком пекле, и чтоб веру соблюсти, и совесть не испоганить. Да ещё таким хозяйственным и полезным солдатом быть для армии! Вообще, старшина, я не пойму одного, — чем поленом фашистов убивать, винтовкой-то сподручнее?

— Виноват, товарищ генерал, — а больше на ум ничего путного не приходит, стою и только моргаю, как филин.

— Да. Здесь надо подумать, — говорит генерал.

Вдруг снимает с руки часы и при всех, сам их мне надевает.

— Носи, старшина. И впредь так же верно служи Родине и своему убеждению, если уж так твёрд в православной вере.

Тут полковник Берестов стал хлеб ломать, все пробуют и руками разводят. Только представьте — едят хлеб из муки сорок первого года, что в воде пролежала почти три года!

Вот, собственно, и всё о войне.

***

— Нет, не всё, — говорит дотошный зять Бережковой, — ответь, Фёдор Васильевич, а почему ты понёс в штаб пять булок хлеба. Не три и не шесть? Это что, специально?

— Тут ты прав. Наш Иисус Христос действительно накормил голодных пятью хлебами, так в Святом Писании сказано. Если ты не твёрд в вере, или я тебя не убедил, то могу ещё доходчивее растолковать. Но это уже будет мирская притча. Слушай.

Один христианин постоянно покупал у торговца пять хлебов. Однажды продавец спросил его:

— Почему ты всегда берёшь пять хлебов?

На что тот ответил:

— Два хлеба — я отдаю за долг, два других — сам даю в долг, а один съедаем с женой своей.

— Как это? — не понял тот, — отдаю долг, и тут же даю в долг?

— Всё просто. Два хлеба — отдаю нашим старикам-родителям, как долг, за то, что кормили нас в малолетстве, два отдаю детям, чтобы они кормили нас в старости, а один беру себе со старухой.

Выбирай любой ответ на свой вопрос, любой правильный.

— Да нет. Тут всё ясно, как на ладони. А что было потом?

А потом мы с Витькой разыскали Ермолая Дмитриевича. Старик сдержал слово, схоронили Ваню на городском кладбище. Сходили мы туда, привели могилку в порядок, даже пришлось заменить крест, так как во время войны всё делали на скорую руку, в общем получилось как положено по нашей вере. Простились с ним. Взял я с могилки горсть белорусской землицы в память родным. Это всё, что от него осталось. Светлая память тебе, брат. Ты был лучше нас и совершил свой тихий, мирской подвиг. Заступился за самое дорогое и святое на свете, за хлеб наш, насущный.

Я так и дослужил в пекарях до конца войны, хотя ничего героического и не делал. Потом уже в конце сорок пятого, наш год демобилизовали. Но член Военного совета про меня не забыл, вспомнил, что есть ордена и без винтовки, и меня «нашла награда» — орден Красного Знамени и я им дорожу. Дорожу как памятью о том страшном времени. Вот этот орден Отечественной войны, мне вручили уже позже, к 50-летию Победы. Дорожу и часами. На работе ребята шутили: «Федор Васильевич, сколько времени на твоих, генеральских?» Я не обижался.

Как вернулся с фронта, так сразу пошёл работать на хлебозавод. До самой пенсии и доработал. Витька Тухачевский живёт в Омске, сейчас тоже на пенсии. Два раза приезжал ко мне, и я у него был, ездил с внуком. На вокзале встречаемся, как родные обнимаемся и плачем. О войне вспоминали и говорили редко, так как она в душе у каждого как заноза. Потому память старались не бередить. Так уж распорядилась сама судьба, что нам за войну пришлось горюшка хлебнуть из первого ковшика. Через край.

Грех свой, за смертоубийство, я замолил раскаянием, а так всё время пёк людям хлеб, а хлеб это — жизнь. Те же семь лет, что пёк его для людей военных, это не грех, ведь они обороняли нашу землю русскую от супостата, и Бог за это меня простил».