Мортен А Стрёкснес - Времена моря, или Как мы ловили вот такенную акулу с вот такусенькой надувной лодки

Посидев на носу, я весь продрог от брызг и теперь начинаю подвигаться к центру лодки. Из-за моего маневра резко проседает корма. Хуго сидит на самом ее краю, держась за навесной мотор, который, по правде говоря, больше и тяжелее, чем предусмотрено конструкцией лодки – в результате центр тяжести у той был смещен изначально. Вдобавок в тот момент, когда я начал подвигаться, сзади к лодке подошла большая волна. Ящики с рыбой повело назад, корма просела еще, а тут как раз в нее ударила волна. Хуго, уперевшись ногой в ящик, с силой отпихнул его и бросился следом. Не сделай он этого, с таким перевесом на одном краю, лодка могла зачерпнуть воды и утонуть в мгновение ока.

Я осторожно возвращаюсь на нос и больше свой пост не покидаю.

Год только начался, скоро будет смеркаться. Да, собственно, в этой хмари, обложившей нас с неба и с моря, уже почти ничего не разберешь. Ветер и мгла напустились на нас, словно два заговорщика, прихватив в товарищи чернильное море, терзающее острова и мели, к которым нас скоро принесет. Мокрые плотные снежинки все больше напоминают крупу – видно, прилетели оттуда, где еще холоднее.

“Греби, греби к тем островам, / много рыбы наловим мы там. / Но ежели в бурю нарвемся на остров, / могилой нам станет лодки остов”. Плоскодонка скачет на волнах, словно лошадка на каруселях. Есть какая-то кристальная чистота в ниспадающей бездне – в этом вертикальном движении, увлекающем нас в океанскую пучину. Эта чистота стоит перед нами, висит над нами, входит в нас. Но главное, расстилается под нами. Внизу, на дне сумеречного моря, где водятся диковинные рыбы.

“Но светлый луч пройдет сквозь тучи, / на Скрову укажет путь и надежду / и радость вдохнет”. Внезапно кто-то сильный одним рывком срывает занавеску. Открывая вид, а нам только того и надо. Слева по борту, в нескольких километрах от нас, будто мираж, являются нам колючие гранитные верхушки заснеженных островов. Мы и не думали, что нас может снести так далеко на запад, особенно если учесть, что именно оттуда дул ветер и шла волна. Следуй мы тем же курсом еще час, оказались бы в незнакомых местах где-нибудь у Хеннингвэра или еще глубже к западу, далеко от Скровы.

А теперь все, как прежде. Медленно ползем обратно, разъедаем шоколадку, запивая ее несколькими глотками воды, и помалкиваем – бывают в жизни моменты, когда комментарии излишни. Через двадцать минут заходим в скровскую бухту со стороны противоположной той, с которой вышли. Плоскодонка ломится от скрея. И ведь спаслись, не выкинув ни единой рыбки. Сойдя на сушу, в беседе даже не заикаемся о чудесном спасении, мол, повезло. Это ведь как посмотреть на удачу. Ведь на самом деле все прошло именно так, как мы и планировали. Мы планировали вернуться и вернулись, а это, собственно, и есть везение, с которым я не желал бы расставаться.

Воротиться с лофотенской путины не значит добраться до пирса и доползти до койки. Наловить – половина дела. Теперь пора заняться уловом. Водружаем на мостки разделочный стол, и коротко погодя во все стороны летит рыбья требуха. Хуго отточенными движениями самурая отсекает языки.

Тонкость приготовления “рошкерки” ( rotskjær ) состоит в том, что надо, полностью удалив хребет, подвесить треску за ее собственный хвост, который и будет удерживать две половинки филе без костей. Этот способ, хотя самый трудоемкий из всех, позволяет получить продукт наивысшего качества. Кто-то сушит треску, лишь выпотрошив требуху, но в этом случае есть риск, что края брюшка подвернутся. Еще Олаф Магнус писал о том, как высоко северяне ценят “рошкерку”, продавая ее дороже самых изысканных яств [76] Олаф Магнус, там же, книга 21, гл. 2, стр. 984. .

Пока Хуго потрошит рыбу, мне поручено обвязывать хвосты бечевкой, чтобы филе под собственным весом не оторвалось от них. Кроме того, надо еще не забыть про икру и печень. Ястыки с икрой укладываем слоями, пересыпая солью. Икра не должна быть перезрелой – когда рыба совсем собралась нереститься, икра становится похожей на жирное желе. Нам попалась лишь пара-другая таких рыбин. Как только ястыки просохнут и тузлук выберет из них всю лишнюю влагу, Хуго накоптит икры. Часть скрея кладем в рассол: когда просолится, насушим из него клипфиск.

Печень складываем в пластиковое ведро. Там она неделями и месяцами будет расслаиваться, пока из нее не вытечет чистый рыбий жир. Смешав жир с красителем, мы получим олифу, которой покроем стены Осъюрдгордена, нуждающиеся в покраске. На дне ведра останется шлам – жирный осадок, который, разлагаясь, воняет особенно отвратительно. Шлам пойдет на прикормку гренландской акулы. Хуго рассказывает, как в старину из спрессованного шлама делали плитки, которыми обкладывали водяные трубы в качестве утеплителя. Выделявшийся из плиток биогаз не давал трубам замерзнуть.