Мортен А Стрёкснес - Времена моря, или Как мы ловили вот такенную акулу с вот такусенькой надувной лодки

– Снимаемся, – решает Хуго.

Проверяю мобильник. Батарея почти сдохла, заряда на час или около того. Пальцы окоченели, пусть сегодня не минус пятнадцать, как накануне, но все равно холодно. К тому же руки мои покрыты слизью – прокалывая рыбу, пришлось скинуть рукавицы. Телефон выскальзывает из рук, словно мокрое мыло. Плюхается в кровяную лужу: это все равно что уронить его в море, метров на восемьдесят в глубину. Хуго достает свой мобильник. Тот еще не совсем разрядился.

Когда мы выходили в море, волна была тише, в том нет никакого сомнения. Прозрачный, ослепительно-погожий день стремительно меняет свой облик. Хуго смотрит на небосклон и задерживает взгляд на происходящем там. Кажется, словно отдернули занавес, а из-за него в нашу сторону сизыми клубами пополз густой сигаретный дым. Хуго немедля заводит мотор и берет курс на Скрову.

– Снег пойдет, – говорит он и добавляет газу – мотор чохает, набирая обороты. Наша посудина так нагружена, что, кажется, не движется вовсе.

Минуту погодя нас настигают первые мокрые хлопья. Далеко от берега мы попадаем в круговерть, которую синоптики называют ливневым снегом ( rennedrev ).

Из виду мгновенно пропадают наши привычные, надежные ориентиры – Скрова и соседние острова. Нет больше проку теперь и от Скровского маяка. Мир в одночасье стал монохромным. Густой снегопад застит небо, накрывая нашу плоскодонку мешком.

– Дрянь наше дело, – произносит Хуго в своей оригинальной манере, особо выделяя первое слово, а сам продолжает править уже вслепую. Ему хорошо известно – даже если собьемся с курса, у нас еще остается приличный запас, прежде чем мы попадем в опасные места с подводными шхерами и мелями. С тыльной стороны Скровы море между шхерами в буквальном смысле по колено.

Видимость то нулевая, то вдали вдруг мелькнет остров. Вот только какой? Все будто перемешалось, задвигалось, меняя форму и координаты каждый раз, когда приоткрывается полог снежного занавеса. Я уже обрадовался, что разглядел не то Лиллемоллу, не то верхушку Скровы, но в следующий миг на том же месте передо мною встает островок, который я не узнаю совсем. Мир течет, его пропорции искажаются, а ты глядишь на него, как в подслеповатое окно. Если бы музыку Шёнберга изобразить на картинах, она, вероятно, предстала бы в виде таких вот контрапунктических пейзажей.

Плоскодонка оседает под тяжким грузом, точно обледеневшая ветка за миг до того, как надломиться. Все мы когда-нибудь сгинем. Но тот из нас, кто сгинет в море, сгинет навеки, разом, без следа. Словно канул в Лету. Большинство из нас не может даже думать об этом без содрогания. Один мой приятель, вернее, знакомый, как-то запутался ногою в снасти в тот самый момент, когда траулер уже начал спускать ее в воду. Больше его не видели. А я до сей поры, хотя прошло уже тридцать лет, все думаю о нем. Мой прапрадед, конечно, тоже утоп в море, и этот случай – не из тех семейных традиций, которые нам хотелось бы чтить.

Глубокая, соленая, черная вода катится на нас, холодная и равнодушная, без всякого сострадания. Ей нет дела до нас, она занята собой. Как занята собой всегда, ежечасно, а мы ей ни к чему, ей чужды наши надежды, наши страхи – ей нет нужды до наших описаний. Мрачная могучая масса ее – всепревозмогающая сила. Многие до нас побывали в нашей шкуре, считая еще от наших отважных предков, которые пускались в плавание на челнах, выдолбленных из древесного ствола. Гребли себе, рассекая сонные волны, и умудрялись доходить до дальних пределов – туда, где их подстерегали течения, перед которыми бессильны и весла, и руки, или же их настигал внезапный шторм. В тот час все они, верно, застывали, пораженные одной и той же догадкой: что на самом деле у моря нет ни души, ни памяти. Все, что ни проглотит оно, пойдет на корм рыбам, крабам, кольчатым червям и миксинам, плоским червям и прочим паразитам. Кануть и угодить в лапы вечного, бесформенного всеединого.

Господь, желая проучить Иону, повелел большому киту поглотить того. И когда морская бездна заключила Иону, стал тот взывать о милости Господней. В китовом чреве объяли Иону воды до души его, и морскою травою обвита была голова его. Однако Господь желал лишь вразумить Иону и сказал киту извергнуть того на сушу. Пережив потрясение, Иона превратился в истового служителя веры. За это же деяние кита почитают и мусульмане: в Коране сказано, что “рыба, которая проглотила Юнуса”, станет одним из десяти животных, которые попадут в Рай [74] Филип Хоар, там же, стр. 34. .