Сергей Докучаев - Глиняный сосуд

В этот момент заскрипела входная дверь, будто бы ее приоткрыл легкий ветер из окна, и поначалу даже никто не обратил внимания, что в проходе стоит «миф».

Живой «миф» института — академик Щелоков: невысокого роста, худой как палка, с белой, как сахарная пудра, длинной бородой, в белом, всюду штопаном заплатками, не по размеру большом халате.

Он был чем-то похож на настенные старинные часы викторианской эпохи с двумя подвешенными гирями. Этими гирями были его непропорциональные его телу руки. Руки, спасшие тысячи жизней на операционном столе.

— Добрый день, коллеги, — произнес низким грудным голосом старец медицины. — Можно к вам?

И не дождавшись ответа, вошел.

— Угостите маленькой чашечкой кофе, — разглядывая засиженную мухами корзиночку с печеньем, просипел старик. — Будьте так добры.

Виктория медленно встала и подошла к кофейнику. Налила в белую чашку Елены Николаевны черной смолистой жидкости и аккуратно, боясь приблизиться, поставила рядом с ожившей картинкой из учебника.

Потом, также, не отрывая взгляда, села обратно на стул.

Профессор Агаров встал и, подойдя к академику, пожал остов некогда большой и крепкой руки.

— Я слышал, беда у нас случилась? — спросил Щелоков, разглядывая Викторию. — Говорил я ей, научись отдыхать. Все работала и работала.

— Состояние тяжелое, — констатировал Агаров. — Но мы надеемся, что она выкарабкается.

Все сидели, не дыша.

— Вам не кажется, профессор, что ось Еременко — Бестужева несет в себе что-то трансцендентное?

Агаров почесал однодневную щетину на подбородке.

— Операция действительно была непростой. Пришлось сшивать аорты разных диаметров. А так, чтобы что-то необычное…

— Врачи — тоже люди, и они могут ошибаться, — сказала, вдруг осмелев, Виктория.

Щелоков внимательно посмотрел на интерна сквозь толстенные увеличительные линзы. Вику сразу вжало в кресло, и она стала похожа на маленького жучка под микроскопом.

Агаров кинул на нее хмурый взгляд, мол, куда ты, молодой ивняк, лезешь?

— А ты, дочка, далеко пойдешь, — проговорил Щелоков с отцовской теплотой. — Правильно ты сказала. Врач может ошибаться. Это делает его мудрее.

Ненадолго повисла гробовая тишина, разорванная зазвонившим стационарным телефоном. Агаров протянул руку и снял трубку:

— Кардиохирургия, слушаю.

Несколько минут он молчал, и было видно, как недоумение на его лице сменяется смирением и опустошенностью. Через полминуты он положил трубку.

Все смотрели на профессора. Он окинул всех взглядом, в том числе и Щелокова, после каждого глотка словно бы жевавшего кофе, и произнес:

— Только что, не приходя в сознание, скончалась Елена Николаевна.

Вика взвизгнула и тут же прикрыла рот ладонью. Василий и остальные хирурги только нервно поморгали. Зато академик, словно не услышав слов Агарова, встал, поклонился и, шаркая ногами по линолеуму в сторону двери, пробурчал себе под нос:

— Что ж, врачи тоже умирают.

Агаров молча встал со стула и вышел следом за академиком. За ним, взяв по сигарете, решили выйти и хирурги.

В ординаторской осталась только Вика. Она села на место Елены Николаевны и сняла туфли, освободив от заточения затекшие ноги. Поджала их под себя и отрешенно стала смотреть на частицу видимой из окна Москвы. Ту частицу, которую много лет подряд видела заслуженный врач столицы.

На секунду Вике показалось, что частица тоже внимательно смотрит на нее, словно изучая новое лицо. Интерну вдруг стало как-то неуютно сидеть в этом крутящемся кресле.

Она слезла со стула и босиком перешла на прежнее место, продолжая ощущать невидимое молчаливое осуждение по ту сторону окна.

Прошло всего несколько минут, как Елена Николаевна умерла. Всего лишь несколько ничем не примечательных минут, а человека, который был эпицентром жизни целого отделения, больше не существовало.

Она не просто ушла на больничный, уехала в отпуск, уволилась. Ее не было в принципе. Спроси сейчас спешащую за анализами медсестру, кто такая Елена Николаевна, и она, немного подумав, вспомнит:

— Так умерла она, говорят.

Спроси ее же через год — пожмет плечами и пойдет дальше.

«Конечно, врач жив в памяти пациентов. Но это до тех пор, пока они сами не умерли. А дальше? Пройдет десять, двадцать лет и что? Зачем Вы жили на этом свете, Елена Николаевна? А я зачем живу?».

Девушка почти не двигалась. Елена Николаевна посмотрела через стекло на мониторы.

— Пульс у обоих немного учащенный, — сказала она про себя. — Насыщенность крови кислородом ниже нормы.