Игорь Фёдоров - Отсчёт пошел!

— Обязательно спасем, только тебе это зачем?

— Это для меня. Я стану богом на Земле, и люди будут мне поклоняться. Здорово?

— Гордыня?

— Она самая, — кивнул Макс, — но ты только представь. Я разрушу все храмы, мечети, синагоги и дацаны. Иконы и статуи помещу в музеи, а вот культовые здания уничтожу. Еще не решил, каким способом, но как вариант — бульдозерами сравняю с Землей. Может пару раз лично приму участие. Люди все равно ничего в вере не смыслят. А колокольный звон вашему Богу не нужен.

— Он нужен людям.

— Рабам ничего не надо, кроме еды и зрелищ.

— Люди никогда не будут рабами.

— Вот если ты меня убьешь, то не будут. Но ты же на такое не пойдешь?

— У меня другая миссия.

Серега был мрачен, и это вызвало у Макса некоторое сочувствие.

— Ну вот смотри. Помнишь, как подросток не уступил место бабушке?

— Помню.

— Не просто не уступил. Он отказался уступать место пожилой женщине. Билет, видите ли, куплен. Да эти люди должны стать рабами. Ну, или захлебнуться в водах Окончательного потопа. Без людей тоже будет неплохо.

— Не захлебнутся.

— Нет, конечно. Вы выполняете свою миссию, я свою. Вот только не могу понять одного, — он взял своего солдатика и задумчиво повертел в руках, — Иисус пришел спасать души людей, так?

— Ну да, — согласился Серега.

— А вы спасаете Землю… Ну, жизни человеческие, но не души. А что может быть дороже души? Что-то тут не срастается.

Пришло время улыбнуться Сереге.

— Мы будем воспитывать своих детей, как подобает.

Он многозначительно замолчал.

— Так — так — та-а-ак, — задумался Макс, — потом ваши дети вырастут и родят своих детей.

— Воспитывая их в благопристойности и в уважении к ближним.

— И так далее, — понимающе кивнул Макс, — и бабушки будут сидеть на удобных сидениях, с улыбкой смотреть в окно, а рай переполниться праведниками?

— И тем самым человечество спасется не только физически. Ты же сам сказал, что мы, это второе пришествие.

— Интересная версия, — кивнул Макс, — но ничего не получится.

— Почему это?

— Я понял, зачем нужен Легион. Раньше думал, что он будет только мешать. Но нет.

— И зачем?

— Что бы сократить вашу численность до возможного спасения Земли, и истребить после. Это они сейчас мелкие хулиганы. А потом-то станут убийцами, причем профессиональными. Вашему брату не поздоровится.

Слышали бы этот разговор взрослые.

— Не выйдет, — покачал головой Серега.

— Почему?

— Не скажу.

— Ну скажи. Ангелы помогут?

— Не-а.

— Тогда, я тебя убью!

— Ага, и спасай сам эту Землю. Ты же умный, и в одиночку справишься. А Легион твой — фуфло.

Никто никого не собирается убивать. Пацаны просто дурачатся.

— Максим, Сережа! — послышался женский голос, — Домой!

— Идем, мам!

И мальчики, такие похожие снаружи и разные внутри, побросав подаренных на день рождения солдатиков в коробку, наперегонки побежали домой.

— Она знает! — плакал Степка, показывая пальцем на Настю, — Она помнит!

Два ребенка в одной комнате, это всегда шумно, это постоянный конфликт. В комнату заглянула оторванная от дел сердитая мама:

— Что случилось?

— Она знает! — продолжался крик, полный нестерпимой обиды.

— Настя, что опять?

— Да ничего, мама, — изумилась дочь, — постоянно теряет что-то, а я виновата.

Видя, что маленький Степа близок к истерике, а также к валянию на полу и дерганью ногами, мама взяла сына на руки и села в кресло.

— Так, Степа, — начала она, — давай, спокойно объясни мне, что случилось?

Степка сжал губы, как сжимают маленькие дети от обиды, а глаза, еще не видевшие в этой жизни никакого зла, были полны чистых искренних слез.

— Она помнит про Бога, — сообщил он, по-детски коверкая слова, и уткнулся в мамино плечо, — а я нет.

— Что ты ему опять наговорила?

— Ничего.

— Ну, что ты ему мозги пудришь? Маленький он еще, что бы знать про Бога.

— Ну-ну.

— Что?

— Ничего.

Мама гладила маленькое чадо по голове, укоризненно смотря на дочь. Та развела руками. От ласки Степка уснул, его тельце расслабилось, того и гляди упадет на пол, ослабь мама объятия. Еще всхлипывающий, он был уложен в кроватку. В квартире воцарилась такая редкая, но желанная в любое время, тишина.

— Есть, что сказать? — спросила мама.

— Нет, — ответила Настя, глядя, как закрывается дверь в комнату.

— Потише играй, — послышалось напоследок.

Она знает, она помнит…

Она слишком много знает, чтобы рассказывать, и очень много помнит, чтобы делиться этим.