Игорь Фёдоров - Отсчёт пошел!

— Знаешь, что тут написано? — спросила она, показывая исписанные листки.

— Нет, — честно ответил я.

— Эх ты, не можешь перевести с математического на человеческий! — улыбнулась она.

Она редко смеялась, очень редко, но тут же превращалась из нервного озлобленного существа в маленькую симпатичную девочку, у которой нет никакого повода для грусти. Если бы так было всегда.

Как-то она поинтересовалась:

— Когда ты родился, родители были тебе рады?

— Я приемный, — поведал я секрет, не очень-то меня тяготивший, — поэтому не могу сказать.

— Приемный, — обрадовалась она, будто это что-то меняло.

— Ну да.

Я катал машинку по воображаемой дороге, и даже думать не хотел ни о каких странах, как вдруг услышал:

— А я хочу убежать.

— Куда? — спросил я растерянно, чувствуя, что понемногу попадаю в переплет.

— Хоть куда. Мне абсолютно все равно. Давай, вместе убежим!

— Я не хочу убегать, — возразил я, — мне-то зачем?

— Ну, твои приемные родители… они тебя любят?

— Конечно, любят! Еще как!

Это было для нее легким шоком. Обычно приемные дети ущемляются во всем. Их бьют, над ними издеваются, они не доедают и обязательно выполняют грязную работу. Приемный ребенок, это или забитый раб, или несломленный бунтарь, убегающий из дома. Но в реальной жизни все несколько иначе. Если бы сейчас объявились настоящие родители, желая заполучить меня обратно, я бы и секунды не раздумывая, послал их, даже если у них в глазах стояли слезы раскаянья.

— А, ну тогда конечно, — разочарованно сказала, почти прошептала, она, — тебе убегать нельзя.

Мне нельзя, а вот ей можно, и она дважды убегала из дома. Первый раз ее поймали на вокзале, когда она пыталась взобраться на крышу вагона. Желание убежать было настолько сильным, что проводник, пытавшийся воспрепятствовать ей в этом, получил каблуком туфли по лицу. Потом были слезы, ругань. Но первый звоночек до родителей не дошел.

Второй раз ее подобрали уже на обочине федеральной трассы. Два дня она шла вдоль дороги, скрываясь от машин в лесу. А на третий в изнеможении легла возле дорожного знака, готовая умереть, но не возвращаться. На этот раз родители обратились к специалисту. И вроде душевное равновесие было восстановлено. И вот, опять…

— Бабушка приехала, — сообщила она однажды.

И видимо, это было неприятным событием, учитывая, что бабушки с внучками обычно ладят.

— Убегу, обязательно убегу, — твердила она и растирала плечи, будто замерзла.

— Опять поймают, — напомнил я.

— Тогда убью себя, — решительно произнесла она, и тут ее глаза загорелись нехорошим светом, — точно…

И она замолчала, глядя куда-то вдаль.

— Нам нельзя, ты что? — испугался я, — Мы же дали слово!

Она вздрогнула, оторвавшись от мыслей, и посмотрела на меня. Да, глаза ее говорили о многом.

— А меня не предупредили об условиях существования! — сказала она злым голосом, — Я не давала согласия жить в этом базаре! Если они не хотят моей смерти, пусть, хотя бы, помогут сбежать. Где мой Ангел?

Только не это! Мы обещали, что не будет прерывать наши жизни, у нас миссия. Но она… не для слабых. Одной у нее ничего не получится. И тогда…

— Побежали вместе, — сказал я, ужасаясь произнесенному.

— Ты? Со мной? Нет, тебе нельзя! Я не настаиваю. Ты же языки знаешь, вот здорово!

Противоречивые фразы сыпались, как щебень из кузова грузовика, шумно и безостановочно.

— Ты пойдешь на это? — спросила она уже осознанно.

— Jeg vil bli din engel (Я буду твоим ангелом), — ответил я.

— Чего?

— Вдвоем веселее, по-норвежски.

Мы, наивные, не зная, куда нам ехать, решили просто колесить по всему миру, ища свой уголок. Нам казалось, что Земля не такая уж и большая. Что можно запросто приехать наобум в любую страну и выдать себя за сирот. Если один раз меня приютили и не пожалели об этом, то может и второй раз повезет.

В тот день я набрал еды в свой рюкзак, оставил родителям записку, в которой просил прощения за побег и признавался в любви. А вечером сидел в дальнем углу двора, ожидая Лиду. Я видел, как они с мамой куда-то ушли. Как мои родители выбегали во двор, звали меня. Даже пришлось укрыться в соседнем дворе. Время шло медленно, неторопливо, как обычно перед чем-то очень нехорошим.

Лидина мама вернулась уже ночью в сопровождении мужа, и громко плакала. Возле подъезда их встретила бабушка. Что-то случилось с Лидой, что-то нарушило наши планы, и произошло самое ужасное.

Я стоял в пустом темном дворе, не зная, что делать. Куда идти, зачем. У меня было все, что есть не у всех брошенных детей — дом, родители. Но они уже прочитали записку, уже свыклись с потерей. Как страшно пятилетнему ребенку внезапно остаться одному. Это очень страшно.