Игорь Фёдоров - Отсчёт пошел!

Я убрал руки от лица и открыл глаза. Девочка, уже казавшаяся мне знакомой, держала в руке что-то, напоминающее пиявку. Это был…

— Чтоб ты подавился своим дерьмом, сука, — с презрением сказала она и бросила мне в лицо презерватив.

Я крикнул, сбросил с себя эту мерзкую вещь и сел, прислонившись к тумбочке.

— Да какого хрена?

Это была соседка, Леся Дранко. И она была в ярости. Мой вопрос не остался без ответа, так как она замахнулась, и в последний момент я увидел бутылку в ее руке. Я закрылся руками и сжался, потому что в таком состоянии не мог защититься даже от маленькой девчонки.

— Почему! Мы! Должны! Убирать! За вами! Ваше! Дерьмо! — кричала она и била бутылкой мне по рукам, стремясь попасть в голову. И хоть бы кто-нибудь выбежал из комнаты и обезоружил эту мегеру!

— Отстань! — заорал я, ощущая в предплечьях обеих рук жгучую пульсацию.

Леся и сама устала и разжала пальцы. Бутылка упала к остальному мусору.

— Почему мы должны убирать ваше дерьмо? — повторила она злым голосом.

— Да уберу я, уберу! — посмотрел я на нее через скрещенные руки.

— Что ты уберешь? Землю? — крикнула Леся, сжав кулаки.

Того и гляди, бросится на меня, завершая начатое.

— Какую землю? — удивился я.

— Которую вы засрали!

Я уже перестал соображать что-либо.

— Спасибо за день рожденья! — крикнула она и выбежала в подъезд, хлопнув дверью.

Ни фига себе, новости, — тяжело дыша, думал я. Лучше бы ментов вызвали, чем эту поборницу чистоты. Убьет, ее же не посадят.

С величайшим трудом я поднялся и потирая руки вошел в комнату, где притихшие друзья уже разлили водку по стопкам.

— У тебя кровь на голове, — сказал один из них.

Попала все-таки, а я даже не заметил.

Если бы я отвечал на телефонные звонки, то знал бы, что родители вернутся на день раньше, и убрался бы в квартире. А так, отец, не сдержавшись от злости, выбил мне зуб, а мама стояла возле стены и плакала.

— Что рисуешь? — поинтересовался отец у Тимура.

Он уходил на работу, сын засел за рисование. Пришел, тот опять что-то чертил простым карандашом на бумаге. И, видимо, вошел во вкус, так как стопка рисунков была внушительной.

— Пять раз просил карандаш наточить, — сообщила мама, войдя в комнату.

— Он, хотя бы, ел? — поинтересовался отец, делая ударение на «хотя бы».

— Ну, естественно, ел! — огрызнулась мама.

Будто не давая родителям повода устроить очередной скандал, Тимур терпеливо отчитался:

— Пап, я поел, погулял с ребятами, сольфеджио сделал. Все нормально. Что вы, в самом деле?

Последняя фраза насторожила отца, но, опять опередив его, сын пододвинул к нему листы.

— Спрашивал, отвечаю: вот, что я рисовал.

Отец посмотрел на самый верхний рисунок и одобрительно покачал головой:

— Слушай, а неплохо, — он повернулся к жене, — ты видела?

— Видела, — мама, далекая от искусства, нахмурилась, — рисует одно и тоже.

— Нет, серьезно.

Чем больше отец разглядывал черно-белые волны, выполненные классическим штрихом, тем сильнее удивлялся.

— Пальцы еще не развиты, — поделился Тимур, — неудобно держать карандаш, со временем освоюсь.

Пропустив это заявление, отец впился глазами в рисунок, а Тимур смотрел на него, как художник или писатель оценивает реакцию постороннего человека, знакомившегося с его работой, понравится или нет.

Отец взял другой рисунок. Мама родная! Вид с высоты птичьего полета, будто летишь на дельтаплане, и бушующие волны переливаются под тобой. У него даже слегка дыхание перехватило, настолько тщательно проработана каждая волна. Но и это не было кульминацией. В водную поверхность врезалась молния, начинавшаяся где-то вверху, за спиной зрителя, и в месте соприкосновения с водой образовался освещенный круг. Достоверно не известно, возможна ли такая ситуация в жизни, но если этот же рисунок изобразить масляными красками на холсте 2х3 метра и с соответствующим освещением! Вот это будет зрелище!

Третий рисунок показывал спокойное море, отдыхающее от шторма. Тишь и покой веяли от легкой ряби.

— Да ты просто Айвазовский! — похвалил отец, — Думаю, Константин Иванович расплакался бы от бессилья.

Он вопросительно посмотрел на жену, та лишь пожала плечами.

— Иван Константинович, — поправил Тимур.

— Может быть. Я заметил, что перекрестный штрих у тебя неправильно лежит, ну, да ладно. Потом разберемся. А что это торчит из воды? — поинтересовался отец.

— Верхушка Останкинской башни.