Андрей Виноградов - Не ум.ru [litres]

– Про оболганных «педофилом»?

– Чудак. Про «а ты говоришь, а я молчу».

– Не помню. Может, в «Трудно быть богом»?

– Вот, кстати, я недавно подумал, что быть кем угодно не легко. Вообще трудно быть. Особенно сейчас.

– За сказанное?

Кимыч, мне показалось, даже не прислушивался к чужим разговорам. Он был задумчив и немногословен, зачарованный впервые увиденным вагоновожатым и моей историей, что задумывали его башку как водопроводный кран, а вон что вышло. Прозу обыденной поливалки я сдал в утиль. Кимыч был так впечатлен увиденным, что мягко отклонил идею напрячься и разглядеть пузырьки в стенках графинчика. Не хотел отвлекаться.

– Ты прости, но на сегодня мне впечатлений достаточно, – сказал просто. Ну, точно не русский. Кто же отказывается от того, что само в руки прёт?

А вчера, в неудачный субботний вечер, мы с ним собрались сделку обмыть. Так-таки выручил Кимыч, горемыка, какую ни есть денежку за свои оставшиеся «полкопейки». На запчасти взяли останки. Потому и вышла ему удача выбрать место, был в своём праве. Я конечно же свою линию всё одно гнул, но не вышло, распрямилась линия. Вот и довыбирался нерусский.

Осторожно, как в детстве дверную ручку на морозе, пробую языком, самым кончиком, правый верхний клык. Мне сдаётся, что зуб по-прежнему немного качается, но доктор сказал, что это пройдёт, одной недели мало, нужно больше времени. И посоветовал языком не качать, а занять его чем-нибудь менее вредным для организма. Столько смыслов в одну фразу вложил. Не верится, что осознанно. Просто завидки берут.

Хомячура, наверное, думает, что у меня под припухшей губой кукурузные зёрнышки. Любит, стервец, кукурузу. Не ровен час поп-корна затребует, а там води его в кинотеатр. Поди удивляется, отчего это я только с одной стороны лица ближнюю кладовую устроил?

Он на боевом посту, стоит сусликом возле ближней ко мне стенки клетки и пялится.

«Хомяк сусликом».

«И волком воет».

«Нет, тогда пусть кричит иволгой. Загадочней. Сколько людей слышали и запомнили иволгу?»

Даже без очков я ни на секунду не сомневаюсь в правдивости картинки, нарисованной воображением. Даже с закрытыми глазами. Даже если смотрю закрытыми глазами в другую сторону.

Так и есть – караулит. Можно было и не поворачиваться. Но уже попал, повернулся.

– Чего ждем, Хомячура! – окликаю зверька бодро, по-армейски. Восклицательно, без вопроса.

Но он на хозяйскую весёлость не ловится. Точно знает, «чего ждем». И уверен, что я тоже знаю. Пузо торчит дынькой, щеки оттопырены, словно полны особо ценным воздухом, который так жалко выдыхать.

– Ну, ты, брат, и куркуль… – Играю разочарование, почти что расстройство душевное.

Ага, проняло! Пару раз провёл лапками по пузу сверху вниз. Шур-шур. «Волнуйтесь, сударь, – подробности письмом. Вот только хомячий живот подтяну…»

А ведь я точно знаю, что вода у животного есть, с вечера должна была остаться, я свежую наливал. До края поилки. Там на пятерых таких. Физия у Хомячуры – как у товарища Тё Юрия Кимовича. Разве что масштаб не тот. Однако неделю на заныканных харчах уверенно продержится. И в весе не потеряет. Еще, подозреваю, заначки у него в укромных углах, нычки. А вот я ни с какой стороны не хомяк. Мне без еды никак. Одной жемчужины, второпях, по чистому недоразумению проглоченной, а тем более в грёзах, мне недостаточно. «Завтрак был богат и скуден». Чувствую, вставать пора. Залежался. Вывалялся в дурацких своих мыслях, как шницель в панировке. Вот она, оголодавшая подсознанка. Образы в тему подсовывает. Самое время грамотно выбрать течение и лечь в дрейф так, чтобы от духовного прямо к материальному.

Воспоминания о кореянке, увы, схлынули окончательно. Тело, взбудораженное видениями на глубине Жёлтого моря, и подавно давно вернулось к привычным объёмам, угомонилось ждать от судьбы послаблений. Остаётся решить за бритьём и прочими утренними ритуалами чистоплотного существа – это в почти что обеденный час… К сестре рвануть или к матери? Кстати, о чистоплотности… Мне катастрофически не везёт с одеждой во время еды, и как все свиньи, я обожаю белое, но практически его не держу – слишком маркое. Но это я так, неизвестно зачем, просто штрих.

Можно было бы рвануть к дочке, но лицо не в форме, слишком заметна припухлость. В юности такие отметины, а было их не счесть, за три дня сходили, исчезали бесследно. Перерабатывались в характер. И в разум по части понимания собственной уязвимости. Врать дочке про аварию на транспорте или ледяное образование, прицельно соскользнувшее с крыши, не хочется. Тем более, что сосульки обычно подвержены гравитации и не залетают снизу-вверх-сбоку. Впрочем, осколки от асфальта отскочить могут… Нет, все равно неубедительно. Проще всего, конечно, правду рассказать, но кого она, правда, устроит? Зять будет смешки в бороду прятать. Раскрученный-развинченный. Художник на ту же букву.