Андрей Виноградов - Не ум.ru [litres]

– Молчуны, затаившиеся, – они хуже всех. На такое хамство и без «бля»?!

Кимыч мои доводы не принимал, отметал с ходу. Уже тогда, кстати, я должен был догадаться, что имею дело с нерусским. Нечего было тянуть до вчерашнего вечера, когда он – на тебе! – переполошился, как курица, почуявшая хорька. Мало ли что за соседним столом замышляют?! Я и не такое слышал. Недавно в автобусе молодой нигилист главу «пиаррезидентом» дважды или трижды назвал. Не думаю, что такой дефект речи у парня. Так мне что надо делать было: с воплем про провокацию требовать от водителя срочной высадки? А по Кимычу, я чуть ли не посадкой рисковал… Урод. До соседнего стола от нас метра два было. В питейных заведениях это как до Америки! В тех, которые мы посещаем привычно, – вообще другая планета.

Расстроил он меня своим непостижимым упрямством. А ведь я уже был готов вписаться в соседское настроение. Пусть и провокаторы. Тоже, кстати, люди, теоретически могут быть подвержены вразумлению. Если, конечно, правильно развернуть полемику. Я бы, к примеру, призвал этих шептунов, «горлопанов про себя», умериться в резкости и непримиримости. Растолковал бы, что от очевидного нынешнего к неведомому предстоящему следует переходить по-флорентийски, «сфумато». Это когда цвета перетекают один в другой, создавая поразительную гармонию без резких границ. Ту, что мы видим на полотнах Леонардо. «Но вот незадача… – выдержал бы я паузу. – Если нет очевидного перехода, то в чем же тогда прикол?» Вот так: озадачил бы и заткнулся. На вашу «провокаццию», раз уж в Италию занесло, – наша.

Ах, Кимыч, Кимыч, осторожная ты душа. Такую сценку зарезал.

На другой день после печального для одной из сторон знакомства с неделикатно подправленной версией протокола, то есть во вторник, я отправился выручать товарища, застрявшего в обезьяннике. Полицейские, хоть и злились на странного мужика, доставшего бывалых стражей необъяснимым смирением, но до просьб снизошли, позволили дом набрать со служебного аппарата. Видно сознавали, пусть и неохотно, что закон вроде бы на их стороне, сами же его к себе портупеями притянули, а справедливость, странным образом, – нет. Та осталась за гражданином Тё. Схоронилась за неширокую спину и робко выглядывала из-за плеча.

Ее и приметили. Вот так: пусть и не совсем еще полицейские, но уже и не менты; менты о таких материях, подозреваю, вообще не задумывались. И не оборотни в погонах, потому что денег, то есть суммы, с которой стартует понятие «деньги», у Тё с собой не было. Да и окажись в кармане заначка – не предложил бы ни за какие послабления. Принципиальный.

Кимыч позвонил жене, а она мне. Не потому, что мы с ней так уж близки или даже с самим Кимычем, если по гамбурскому счету. Не повезло, номер у меня простой и к тому же оказался жирнее прочих записан у Кимыча прямо на обоях, над телефоном. Так что выбор на меня пал неслучайно и по чистой случайности.

Наутро я состряпал по-быстрому просительное письмо с работы, положительную характеристику, поручительство коллектива, особо отметив намерение Тё Юонга (Юрия) Кимовича вступить в ряды «Единой России». Украсил все эти бумаги разнотипными подписями разных цветов, борясь с собой, чтобы не прибегнуть к фамилиям Цурикатов, Шнобельсон, Пофигистов. Обожаю придумывать смешные фамилии. Сдобрил сработанное мутными печатями-штампами и отправился по нужному адресу. В дороге радовался, что начальник наш по фамилии Стогов был удачно переименован в Копнова. «Вот такие мы, тайные, хм… неопознанные писатели», – подумал, и «тайные неопознанные» тут же убили предыдущую творческую находку. Великовозрастный пацан, короче.

Кимыча мне отдавать не хотели. Наверное, как-то я не так уговаривал. Опыта недостало в отличие от понимания обстановки. Читал, конечно, в кино видел – как надо. И рад бы, честное слово, прибегнуть к навязанному сценарию. Но если Кимыч с собою денег не взял – жена посетовала, но и подвезти деньжат на откуп не предложила, вообще никак не предложила, я бы сам заехал, – то мне взять их было категорически неоткуда. Каюсь, конверт с отложениями на Грецию вспомнился мне в присутственном месте трижды, и я, похоже, краснел. Кимыч, конечно, не брат мне, но и не совсем чужой.

Полицейский начальник смятение на моем лице прочитал, но, похоже, с ошибками. Он принял его за скромность, неуверенность в себе, если не боязливость. Я же вполуха внимал полупрозрачным намёкам и готовился к поражению.