Эдуард Веркин - Мертвец [litres]

Я пнул эту сволочь в колено, в смысле лошадь пнул. Родионовская лошадь игогокнула.

– А я сегодня проснулся, как на работу, ты прикинь!

– Круто, – сказал я.

– Проснулся, поболтался туда-сюда. А мама на шашлыки стала зазывать, а я ей говорю, не, я не поеду, надоелое, каждую субботу на шашлыки. Папа обиделся немного, но я ему сказал, что в следующую субботу я с ними съезжу… Слушай, а поедем с нами?

– Круто, – сказал я.

– Нормально. А ты куда сейчас собираешься?

Легенды у меня никакой не было запасено.

– Не знаю, – ответил я.

– Пойдём ко мне?

– Не, нет настроения, потом как-нибудь сходим.

– Тогда пойдём к тебе. У тебя дома как-то спокойно. Это потому, что он обжитой, в нём долго люди жили. А у нас всё время дома необжитые, мы часто переезжаем. Только успеем вещи распаковать, как сразу уже уезжать приходится. Мама моя хочет иметь дом из белой глины, такие в Англии бывают…

Суббота была ужасна. Серая паутина, липкая, как хорошая жвачка. Я даже стал жалеть, что нет Вырвиглаза.

Вырвиглаз не зашёл. А я хотел его спросить, откуда он о кино узнал. Но он не сунулся.

Воскресенье было ужасно.

Понедельник был ужасен, как каждый понедельник.

Вторник, среда, ничего хорошего.

Позвонила Родионова.

– Слащёв, ты ещё не сдох?

– Не сдох, – ответил я.

– А жаль. Череп тебе шикарные похороны устроил бы…

Я промолчал. Катька была в мизантропических настроениях, в таких настроениях она на язык зла, скажет гадость – потом будет переживать. Волосы ещё выпадут, не хочется Катьку без волос видеть.

– Я чего тебе звоню, Слащёв, – Катька хихикнула в трубку, – думаешь сегодня на танцы сходить?

– Сегодня же четверг…

В четверг дискотеки у нас не бывает. За линией бывает, на авторемонтном, но туда мы не ходим, тамошние не любят посторонних.

– Четверг, – передразнила меня Катька. – Полено, сегодня «Вольфы» будут выступать.

– Чего?

– «Вольфы» лабают. Вчера Пятак со своими приехал, День аквалангиста, между прочим, ты чего Слащёв, снова мимо?

– Да не, не мимо… День аквалангиста?

– Да какая разница! – в трубке что-то шикнуло, прошуршало, мне в ухо аж угольной пылью дало. – Да какая разница, Слащёв! День аквалангиста, День В Ноздрю Пьяного Курсанта, праздник, короче. Пятак каждый день не приезжает.

Пятак – это Пётр, второй Катькин брат. Или первый. Ну, тот самый, портрет которого Вырвиглаз повесил в кабинете литературы. Пятак – музыкант, барабанщик, по-современному перкуссионист. Пять лет назад, когда ещё в первой школе учился, Пятак сколотил группяк, назвал его «Иммортал Коммунар». Коммунар – это посёлок на севере области, где парень анаконду в бане держит, там в последнее время опять медведей развелось. Но Пятак назвал группяк не из-за медведей, а просто так, из-за политической конъюнктуры, они тогда как раз такие песни протеста пели, вроде как выступали с большевистских позиций. А сейчас они индастриал пилят, ну и какой-то новый у них ещё стиль, свой. Переименовались они, это на пользу пошло.

Да и песни стали поинтересней, Пятак творчески вырос. Вероятно у него талант.

– Не, если ты не хочешь… – заскрипела Катька.

– Да не, хочу, – быстренько исправился я. – Я давно хотел послушать, в прошлый раз ангина у меня была…

– Мамочка не отпустила, – перебила Катька. – Она о тебе заботится. Мамочка сказала – горлышко болит, мамочка сказала – нужен Айболит…

Поэтический талант бродит в крови Родионовых.

– Где встречаемся? – оборвал я это стихосложение.

– Возле Лёнчика, где ещё. Давай… Через полтора часа.

– Давай. Только это… Кать… Ну, если вдруг позвонит Денис, ты ему скажи, что… Ты лучше ему ничего не говори. Ты вообще трубку больше не бери, ладно? Кать, ты меня слышишь?

– Поздно, Слащёв, поздно.

Я хотел спросить, что именно поздно, но Катька хихикнула и отключилась. В трубке продолжало шуршать, будто там эскадрон сверчков поселился. Кстати, может, так оно и есть, телефон древний, надо будет проверить.

Поглядел на часы. Половина седьмого. Надо что-нибудь сжевать. Хорошо бы с сыром. Горячего. Ну, или бутерброд.

Я перебрался в родительский дом – время гнулось к ужину, не исключались тефтели, во всяком случае, что-то явно опять из котлетного ассортимента – из кухни тянуло салом. Тефтель с хлебом мне бы вполне не помешала, только потом будет в пузе ворчать, народ может и рассмеяться.

В кухне меня ждало разочарование. Это были не тефтели, это был хворост. Тесто, обугленное в постном масле. На столе возвышалась целая гора в миске, холестерольный Эльбрус. Мать стояла у плиты.