Дюла Чак - Глемба

Я не мог помешать ей затащить в дом всю компанию и в мрачном расположении духа поплелся следом за ними. Меня раздражал и удивлял Глемба, который обычно лез в бутылку и от более невинных обид, теперь же все мои уколы и подковырки ему вдруг стали как слону дробинка.

— Очень рад, что удалось с вами познакомиться, — продолжал Лаци любезничать с Глембой. — Понаслышке мы вас хорошо знаем…

— Воображаю, чего вы обо мне наслушались, — принужденно засмеялся Глемба и повел глазами в мою сторону.

— Только хорошего, поверьте мне, — заверил его Лаци. — О вас очень хорошо отзываются!

Я ни словом не обмолвился о Глембе ни Лаци, ни его супруге, поэтому оставалось предположить, что «хорошие отзывы» исходили от моей жены, которая и сейчас с нескрываемым благоговением ловила каждый жест Глембы. Она пододвинула ему стул, смахнула со стола, будто усаживала важного гостя, и Глемба с явным удовольствием принимал эти знаки внимания. Откинувшись на спинку стула, он указал на какой-то узелок, который принес с собой и поставил на стол.

— Пареньку вашему, — сказал он, а меня захлестнула новая волна раздражения — на этот раз против жены, которая с ребяческой радостью и любопытством бросилась развязывать узелок: там оказалась расписная жестяная миска с сотовым медом.

— Оригинальная личность господин Глемба, — вызывающе сказал я. — Отличается от меня, к примеру, тем, что мне за мои лекции платят деньги, а он оделяет подарками каждого, кто соглашается выслушивать его разглагольствования…

Жена вскинула на меня колючий взгляд, но от слов воздержалась.

— Большое вам спасибо, дядя Янош, — прочувствованно сказала она и, точно священный сосуд, высоко подняла миску. — Ведь это же ручной раскраски, вы только посмотрите, какая прелесть! — разливалась она соловьем.

— Можете оставить себе, если нравится! — сказал Глемба, сопровождая свои слова скупым жестом.

— Нет, что вы… — начала было отнекиваться моя жена, но Глемба перебил ее.

— Сказано: миска — ваша, и весь разговор! — заявил он и тотчас, давая понять, что тема исчерпана, обратился к Лаци: — Если вы врач, то, наверное, знаете Дани Фаддяша…

Лаци, не сводя внимательного взгляда с Глембы, явно напрягал память, чтобы вспомнить названное лицо, но затем отрицательно покачал головой:

— Нет, к сожалению, не знаю. Он что же — тоже врач?

— Министр.

Лаци снова призадумался, и было видно, что он сконфужен.

— Министр здравоохранения?

— Сельского хозяйства, — пояснил Глемба.

Меня от злости так и подмывало вмешаться.

— С какой стати врач должен знать министра сельского хозяйства?

Глемба повернулся ко мне и невозмутимо ответил:

— По образованию он медик и прежде был врачом. Это уж он потом в политику ударился.

Однако его невозмутимость ничуть не остудила мой пыл.

— Имей в виду, — поучающе обратился я к Лаци, — что господин Глемба поддерживает знакомство со всеми членами правительства, да что там: он их всех в руках держит! У господина Глембы мания — правительство, правление, власть, властвование… Но при чем здесь теперь этот министр сельского хозяйства? — обрушился я на Глембу.

Но его так и не удалось вывести из равновесия. Он полез во внутренний карман одежки, напоминающей фуфайку, и вытащил оттуда конверт.

— Надо бы передать ему письмо, — сказал он. — Дело серьезное, и не хотелось бы полагаться на почту… Я собирался отдать, но вы убежали, будто за вами кто гнался.

— Не знаю, когда мне представится возможность заняться этим делом, — категорически отказался я. — Все же лучше будет послать по почте.

— Давайте я передам, дядя Янош. — Моя жена поспешно протянула руку за конвертом.

— И ты не в свое дело не лезь! — прикрикнул я на нее. — Откуда нам знать, что в этом письме? Мы не занимаемся ни политикой, ни государственными делами, и нечего нам вмешиваться!

Глемба улыбнулся, будто хотел сказать: «Смотри не обделайся со страху, бедолага». И то, что он сказал вслух, только подтвердило смысл его улыбки.

— Никаких тайн здесь нет. — Поскольку меня он явно решил не удостаивать словом, то объяснение свое адресовал Лаци и отчасти моей жене, которая вся обратилась в слух. — Речь идет о том, что по какому-то дурацкому распоряжению повсюду вырубают акации и вместо них насаждают сосны. Тем самым обрекают на гибель пчел. А заодно ставят под угрозу и фруктовые сады, потому как не будет пчел — не будет и опыления, а значит, и урожая не видать. Я вношу предложение, чтобы прекратили вырубать акациевые рощи. Вот и все.