Дюла Чак - Глемба

— Вот смотрю я на вас, господин Глемба, — сказал я, не сводя взгляда с его натянутого по самые уши берета, — и с трудом могу вообразить, что вы и тот американский джентльмен в галстуке бабочкой — один и тот же человек.

Он прижал к плечу до половины наполненный вином стеклянный ливер, словно солдат в почетном карауле — ружье.

— Там так принято, — сказал он, чуть вздернув левую бровь. — Все носят галстук-бабочку.

— Камин тоже дань общей моде?

На этот раз одновременно с бровью он поднял и плечо.

— И камины есть у многих. Квартиры там большие.

— Но вы на той фотографии выглядите истинным джентльменом. Притом из состоятельных. Может, есть доля правды в слухах, и вы и впрямь миллионер?

Он махнул рукой, затем выхватил у меня пустой стакан и опять наполнил его до краев. Губы его сошлись в тонкую ниточку: опустив голову, он исподлобья глянул на меня.

— Чем вы, собственно говоря, занимаетесь? — спросил он.

— Разъезжаю по белу свету, — ответил я и принялся уговаривать его тоже выпить, но он сослался на перенесенную операцию, и мне пришлось довольствоваться этим объяснением. — Превосходное вино! — похвалил я. — Не уступите бутылочку?

Не говоря ни слова, он наполнил бутылку и протянул мне.

— Сколько с меня? — спросил я, тем самым допустив оплошность.

— Бросьте вы эти разговоры! — взорвался он. — Что вы без конца ко мне пристаете с оплатой да с расплатой? Нужны мне ваши деньги!

— Ладно, ладно, — пошел я на попятный, — припишем к прежнему долгу.

Я попытался решительно отклонить его руку, когда он вознамерился снова налить мне, но он сделал по-своему.

— Ну что за человек такой? — ворчал он. — Во всем норовит перечить! Или вы этим душу отводите?

Я тупо ухмыльнулся и смирился со своей участью. Пришлось признать, что как ни старайся, а Глембе не угодишь. Я опрокинул еще несколько стаканчиков, и последним, что осталось у меня в памяти, был момент, когда я чмокнул господина Глембу в лоб.

Проснулся я с ощущением, будто вместо головы у меня — большой колокол, по которому ритмично ударяют молотком.

Колокол и в самом деле звонил, созывая верующих к воскресной утренней службе.

— Я уж думала, тебя вообще не добудиться, — проворчала жена.

Сладко потянувшись, я протер глаза и принялся массировать затылок.

— Видать, крепкое вино у Глембы, — тихонько пробормотал я.

— И в корчме тоже, — отрезала жена.

— Не был я ни в какой корчме, — удивленно возразил я.

— Был, был, дружочек. И посулил крестьянам раздел земли.

— Что-о?!

— Посулил крестьянам разделить между ними кооперативную землю.

— Боже праведный!.. И как реагировали на это люди?

— Говорят, что со смеху покатывались. Не было в деревне своего шута, а теперь вот завелся.

Жена под видом уборки вымещала зло на всем, что подворачивалось под руку, даже раскладушка подо мною и та ходила ходуном.

— Пора вставать! С минуты на минуту явятся пастор с пасторшей, а в доме все как после бомбежки.

— С какой это стати они заявятся?

— Ты же сам их пригласил!

— Пусть лучше не приходят, — в изнеможении простонал я. — Ступай отговори их, выдумай какой-нибудь предлог.

— Поздно спохватился! Пасторша только что заглядывала, чтобы предупредить — они не задержатся… Слава богу, я хоть от нее узнала о предстоящем визите.

На табуретке валялся какой-то бумажный пакетик; жена схватила его, потом опять швырнула на табуретку.

— Не забудь прихватить с собой, если уж наобещал.

— Кому я наобещал?

— Ты же сам сказал: Глембе.

— А что я ему обещал?

— Откуда мне знать? — жена раздраженно всплеснула руками.

Расстроенный, потянулся я к пакету, в котором оказалось еще несколько пустых пакетиков.

— Что за чертовщина!

Я потряс пакетиками, в ответ на что сынишка, который, навалившись животом на стол, разглядывал какой-то иллюстрированный журнал, расхохотался. Я перевел на него взгляд, увидел, что он язвительно и нагло ухмыляется, и это меня возмутило до глубины души.

— А ты чего тут околачиваешься? — накинулся я на него. — Шел бы на свежий воздух, чем в духотище торчать!

— Что мне там делать, на этом свежем воздухе? — капризно заскулил мальчишка.

У локтя его лежала плитка орехового шоколада, он отломил кусочек и сунул его в рот.

— Что тебе делать? — вскинулся я. — Тут райский уголок для всяких игр и развлечений, а ему, видите ли, занять себя нечем! Я, что ли, должен придумывать для тебя занятия? И так из-за тебя все это затеяли. — Я сделал широкий жест рукой, обращая свои слова к потолку, в то же время надеясь, что услышит жена. — Мы с матерью на все готовы, даже на эту кочевую жизнь, только бы вытащить тебя из городской пыли и духоты на благословенный свежий воздух, а ты еще жалуешься, что тебе скучно? Не ребенок, а наказание господне!