Пол Остер - Бруклинские глупости

За те месяцы, что прошли после бегства Авроры из Северной Каролины, в доме Джойс произошло много любопытного. Поскольку дверь этого дома всегда была для меня открыта, я имел возможность наблюдать за этими маленькими драмами воочию, что я и делал, не переставая удивляться. Например, поведение Люси предсказать было невозможно. Пока она жила вместе с Томом и Хани, я каждую минуту ждал неприятностей. Во-первых, она сама обещала, что будет самой плохой, самой непослушной, самой несносной девочкой на свете, а во-вторых, мне казалось, что, брошенная матерью на произвол судьбы, она должна озлобиться и ожесточиться. Ничего подобного! Она расцвела на глазах, а ее адаптация к новым условиям шла семимильными шагами. За каких-то полгода ее южный акцент совсем исчез, она вымахала чуть ли не на десять сантиметров, а в своем классе числилась среди лучших учеников. Только ночью, вспомнив о маме, она иной раз могла поплакать в подушку. И вот ее мама к ней вернулась. Казалось бы, живи и радуйся, Бог услышал твои молитвы… но нет. После недолгого восторга по случаю воссоединения Люси стала проявлять недовольство и враждебность, и буквально за месяц наша умница, такая жизнерадостная и бойкая на язык, превратилась в несносное существо. Она хлопала дверьми, любую просьбу матери встречала в штыки, оглашала дом воинственными криками, ворчала, возмущалась, рыдала. Слова «дура», «заткнись» и «не лезь не в свое дело» выскакивали из нее поминутно. Интересно, что со всеми остальными Люси вела себя по-прежнему, только матери от нее доставалось, и чем дальше, тем больше.

Как ни жаль мне было бедную Аврору, я догадывался, что это в известном смысле естественная реакция подростка, борющегося за свое место под солнцем. Люси любила мать, но ее любимая мамочка в один прекрасный день посадила ее в автобус и отправила с глаз долой в незнакомый город, а потом полгода ею не интересовалась. Как все это может уложиться в голове десятилетней девочки и не вызвать у нее чувства отторжения? Если родная мать от тебя вдруг избавляется, значит, ты плохая и недостойна ее любви! Сама того не желая, мать ранила душу дочери, и, пока рана не затянется, дочь набирает полные легкие воздуха и кричит что было силы: «Мне больно, помогите!» Наверно, Люси могла быть сдержаннее, и в доме царило бы спокойствие, но, зажми она этот крик в себе, кто знает, какими серьезными неприятностями для здоровья могло бы обернуться такое волевое усилие. Ребенку необходимо выкричаться. Другого способа уврачевать кровоточащую душу природа пока не придумала.

Я старался видеться с Авророй как можно чаще, особенно в первые, самые трудные для нее месяцы в Нью-Йорке, пока она пыталась обрести почву под ногами. Вся эта каролинская жуть оставила в ней глубокий след, и мы оба понимали, что, сколько бы времени ни прошло и как бы она ни старалась уйти от своего прошлого, все равно над ней будет нависать его зловещая тень. Я предложил оплатить сеансы психотерапевта, если, по ее мнению, они смогут помочь, но она предпочла разговоры по душам со мной. Со мной! Одиноким тоскливым волком, который год назад приполз в Бруклин зализывать раны, ни на что в этой жизни не надеясь, Натаном твердолобым и неразумным, которого хватало только на то, чтобы тихо ждать, когда он, наконец, загнется. И этот человек становится наперсником и советчиком, любовником сексуально озабоченных вдовушек, добрым рыцарем, спасителем несчастных дам! Аврора выбрала меня не в последнюю очередь потому, что я вызволил ее из северо-каролинского плена, но даже если бы не это, даже если бы все эти годы мы с ней вообще не поддерживали никаких отношений, я как-никак был ее дядя, единственный брат ее матери, и она знала, что мне можно довериться. Мы с ней встречались за ланчем несколько раз в неделю, вели долгие разговоры по душам за маленьким отдельно стоящим столиком в ресторанчике «Полное очищение» на 7-й авеню и постепенно подружились, как раньше я подружился с Томом, и сейчас, когда дети покойной Джун снова вошли в мою жизнь, мне стало казаться, будто моя младшая сестренка где-то рядом, наблюдает, как я пестую ее детей, незаметно ставших моими.

Была одна тема, которую Аврора никогда не обсуждала ни с матерью, ни с братом, ни с кем бы то ни было, и этой темой был отец ее ребенка. Она столько лет держала это в тайне, что никому не приходило в голову ее спрашивать. И вот, во время одного из наших застолий, в начале апреля, без всяких подсказок с моей стороны неожиданно прозвучало ее признание.