Коллектив авторов - Удивительные истории о мужчинах

— А и спрошу, а как вы себе думали! Старпом, я тут нужен?

Старпом на секундочку завис. Ну, типа, на кой хрен вообще тут может быть нужен беспокойный контр-адмирал? Но так же адмиралу не скажешь, правильно? Такт и все такое.

— С вами, конечно, спокойнее, но я справлюсь!

— Если что — кричите!

И адмирал, сложив блокнот, очки и ручку в карманы, вышел.

— Предупреди корму! — Антоныч будто и не видит, что я и так уже звоню на пульт.

— Пульт, адмирал к вам пошел, на какой борт — неизвестно!

— Есть, приняли. Ждем.

Вернулся он минут через сорок и прямо сиял от удовольствия.

— Проверил вахту. Замечаний почти нет!

Ну конечно же нет! Они же ждали! Как это у адмиралов происходит, интересно, когда они становятся адмиралами? У них стирают память о сермяжном прошлом или они сами делают вид, что родились — и сразу в адмиралы?

— Про лопатки опросил — все знают! Один, выходит, Эдуард у вас так себе специалист!

— Просто молод еще! — заступается Антоныч, — дошлифуем!

— Да, — подтверждает адмирал, — молодость в нашем деле фактор отрицательный! Не то что мы с тобой, да, Антоныч? Борозды не испортим!

— Но глубоко и не вспашете! — хихикает старпом.

— Что ты сказал?

— Я говорю, к акустикам пошел. Акустик меня вызывает.

А я молчу сижу. Во-первых, хочется спать, во-вторых, мне огрызаться еще по сроку службы не положено, а в-третьих, я не могу рассказать адмиралу правду и разозлить его на моих товарищей: ну побуду дураком пару дней — убудет с меня, что ли? А потом он все равно забудет: больно горяч он был, да сильно отходчив и дело свое любил так искренне, что все остальное в его характере отходило на второй план да так там и оставалось.

Потом про банки в аккумуляторных батареях еще спрашивал и про количество баллонов ВВД, но это — легкотня, это все знают. А на устройстве двубойной захлопки он успокоился: оказалось, что он путает ее с байпасным клапаном, но вслух признать этого не хочет и поэтому отстал, обозвав нас дерзкими, малообразованными и плохо воспитанными недолюдьми, что, в общем, неудивительно потому, что очевидно же, что когда мы рождались, то все роддома в наших захолустьях были закрыты и у мамок наших, вместо санитарки Люси (родом из деревни, но после медучилища осталась в городе, двое детей, в разводе, имеет виды на зама главврача и для этих видов позавчера приобрела югославский бюстгальтер за полторы своих получки), роды принимал слесарь второго разряда Колян в цеху сборки дисков сцепления на авторемонтном заводе, а сосать нам, вместо сиськи давали гаечные ключи — и что от нас после этого можно ждать? Но не совсем успокоился, а переключился на боцманов, и те две недели, под его чутким руководством, изучали семафорную азбуку. Потому что, ну вы понимаете, как под водой без нее-то?

История эта странная, а верней было бы сказать, — жуткая, случилась со мной на земле, называемой собирательно — «Сибирь». В детстве я думал, что вся она сплошь заросла дремучим лесом и обитают в нем мощнобородые широкоскулые великаны, кладущие на день не более десятка слов.

Однако в поселке, давшем мне недельный приют, когда, заработав деньжат, решил я передохнуть перед возвращением в Питер, такой бородач был только один. Прочие — помельче. В большинстве — горькая пьянь. Что же до тайги, то вокруг была плоская, как стол, равнина на добрую сотню километров окрест.

Обителью моей стал домик-пятистенок из тесаных бревен с острой, красной, как петушиный гребень, крышей. Дом этот, расположившийся в дальнем углу обширного подворья, был с любовью и мастерством сложен хозяином моим, Алексеем Евграфовичем Гречанниковых, деревянных дел умельцем. Он-то как раз и был тем единственным в поселке саженной ширины великаном, немногословным, нежадным и, как узнал я вскоре, весьма азартным.

А узнал я это, когда ежевечерне стал бывать в его хоромах, где он и еще двое местных играли в редкую для этих краев игру — преферанс.

Я стал четвертым.

Одного из местных звали Семеном. Человек тертый, злой, с хищной щербатой улыбочкой и переломленным носом. Когда Семен сцапывал карты широкой татуированной лапой, то непременно что-нибудь приговаривал по случаю.

Второй, Саёныч, представившийся мне Игорем, оказался из пришлых. Интеллигент, пьяница горький, сбежавший (из Питера, кстати) от жены и осевший здесь у какой-то своей надцатой тетки-бабки. Именно он научил двух других столичной умной игре.