Евгений Кирьянов - Становление бытия

Но и после воссоединения с другой своей половиной «кусок» совместной материи не воссоздаёт реальности, потому что после воссоединения мы вновь получили бы НИЧТО. Что-то вроде аннигиляции. Значит, разламывает НИЧТО наш условный демиург нереально. Мы никуда не уйдём от иллюзии. И разлом происходит иллюзорно. И в нашем восприятии этот факт нам напоминает сама материя неизбежным тяготением к тому, чтобы сблизиться. И она не разделялась. Потому что её нет… Мы можем утверждать теперь, что, хоть материи и нет, она является бездонным источником для возникновения сущих. Ведь НИЧТО неисчерпаемо. Материя — Абсолют. Но Абсолют, который не занимает своего достоинства в высотах Духа. Она есть «вульгарный» Абсолют. Он примордиален и потому не подлежит определению, а понятие о нём прорастает в непосредственных интуициях. И очевидно, что он есть парадигма для элементарных частиц (дхарм) в их иллюзорном рождении. И он во всём своём многообразии представлений есть пластичная в обобщённом смысле субстанция для того, чтобы быть носителем духовного.

Положение материи двусмысленно. Она подвержена изменениям, выходя из ничтожения НИЧТО, но в другом смысле её нет и никогда не было. Но меня озадачивают несколько моментов. Мне надо мотивировать неизбежность подобного действия «демиурга». Я склоняюсь к тому, что нужно вспомнить о сущности НИЧТО в рассмотрении его аналогии с тем НИКАК, которое мы рассматривали в книге «Поиски пристанища без опоры». Ведь мы находимся в согласии с тем положением, что сознание отражает онтологию. Но безальтернативность НИЧТО полагала бы его в предпочтительность возможности. Такова функция сознания, что даже на НИЧТО накладывается печать сущего. И потому оно должно подразумеваться в качестве иного «нечто». Дальше всё проще. Оно приобретает в акте раскола и рефлексии сознания осуществимость. Разбиение же можно полагать на симметричные части, когда нет предпосылок для различения, кроме того, что одно есть иное другого. И ещё надо подумать о материи как реализации принципа инерционности. Я склоняюсь к тому, что надо принять предположение о невозможности осознать как явленное то, что является впервые. Парадоксальным образом сознание безразлично к тому, что не опознаёт как следование парадигматическому прообразу, а оно осознаётся в рефлексии на прошлое. В этом коренится мысль, что «всё было».

И ведь материальные тела, как я писал, в притяжении выражают свою примордиальную общность как единство. Комбинация этого факта с тем, что произошло падение во множественность, позволит предположить, что прошлое и настоящее накладываются друг на друга, образуя перманентно локальную связь между событиями в темпоральности их последовательной смены. И, кроме того, самим свойством осознания сознание позиционируется как прообраз той самой рефлексии, которая лежит в основании взаимозависимости рождения сущих, о чём нами было многократно говорено прежде и нашло отражение в прежних текстах («Сеть Индры,…»)

Итак, мы исходим из априорного положения, когда наше сознание несёт на себе печать присутствия некоего невыразимого Принципа, о природе которого мы не имеем никаких свидетельств. Это не значит, что она окутана какой- то завесой тайны. Всякая тайна и даже то, что скрывается за этой завесой, в той или иной степени есть плод человеческой инициативы. Принцип же есть то, что составляет причину подозреваемого в сознании действия безусловной безальтернативности самого модуса присутствия. Это есть переживание того, что принцип допускает реализацию для своего действия сразу в двух противоречащих друг другу аспектах. Во-первых, имеет место отсутствие предпочтений в проявлении альтернативности, а во-вторых — имеющее место положение безальтернативно. Я утверждаю это, понимая, что подобное утверждение есть следствие специфики осознания человеком Принципа в той мере, в которой это возможно. Но большее невозможно. Таким образом, мы имеем возможность рассматривать в перспективе реализации положение, когда возможно осмыслить шаг в образовании из единичного и иного ему. Таким образом, утверждается в возможности осознание первого шага в падении в множественность. Далее можно утверждать сказанное выше о демиурге.

Надлежит ответить на главный вопрос о том, как возможно рождение сущих при том, что мы находимся в парадигме предельной неопределённости и скудости дефиниций примордиального положения. Ведь мы даже и Ничто не можем рассматривать как опору для положительных утверждений. О чём бы мы ни сказали утвердительно, мы тем самым допускаем непозволительную вольность. Если мы допускаем существование Ничто, то мы уже полагаем его вторичным и причастным бытию. Этим мы отрицаем Ничто. Мы могли бы предположить тотальное бытие, но в отсутствие антагониста это ровно ничего не значит. Возникает вопрос и о том, что это такое. Это имеет место в условиях того гносеологического статуса, которым мы располагаем в отсутствие прецедента хоть какой-то явленности сущего в его чтойности. Мы даже не имеем никаких ресурсов для какого-либо выбора эксклюзивного сущего.