Нина Вяха - Завещание

Наконец заговорила Сири.

– Я собираюсь подать на развод, – сказала она.

Пентти молчал. Долго. Хелми нервно покосилась на него.

Он что, не слышал?

А потом отец начал смеяться, сначала его смех больше походил на фырканье, потом на кашель, а после разошелся и перерос в хохот. Хелми покосилась на Сири. Мать кивнула ей.

Сири понимала, что дочери будет трудно смолчать. Так уж она была устроена.

Пентти продолжал смеяться. Смеялся он долго. Минуту? Две? Он так хохотал, словно все это было веселой шуткой, при том довольно дерзкой, и он ребром ладони утирал выступившие от смеха слезы. Как предсказуемо – впрочем, на что еще можно было рассчитывать в подобной ситуации?

Как и ожидалось, Хелми первой нарушила молчание. Она помнила их уговор – дать матери возможность высказаться, а самой ни в коем случае не вмешиваться и не брать на себя роль посредника. Просто сидеть там, как безмолвный свидетель. Даже если станет совсем в тягость. Даже если будут произнесены слова, которые уже не вернуть обратно.

– Ты что, не слышал, что она сказала? – крикнула она, когда Пентти так и не перестал смеяться. – Плохо слышишь, да? Вот все и случилось. Ты будешь стареть в одиночестве и умрешь в одиночестве!

Смех тотчас оборвался. Пентти глядел на свою дочь до странности пустым и ничего не выражающим взглядом.

– Все умирают одинокими, Хелми, – сказал он тихо.

– Что?

Она покосилась на Сири. Но Сири пристально, в упор, смотрела на Пентти. Опасаясь даже на секунду выпустить его из поля зрения. Опасаясь того, что могло произойти или уже происходит, в нем самом, прямо сейчас. Пентти продолжил говорить, мягким и вкрадчивым тоном, как у священника.

– Я сказал, что все умирают одинокими. Скорее, вопрос в том, что мы делаем с отмеренной нам жизнью.

После чего он обвел взглядом всех собравшихся, одного за другим. Его указательный палец с толстыми коричневыми мозолями и слегка согнутый от долгой жизни и тяжелой работы, пересчитал всех, кто сидел за круглым обеденным столом.

– Этого, – сказал Пентти, – я вам вовек не забуду. И не прощу.

После чего опрокинул в себя оставшийся кофе и нетерпеливо отмахнулся от них, как от надоедливых мух в жаркий летний день.

– Ну все, хватит, оставьте нас в покое. Дайте взрослым поговорить.

Дети дружно посмотрели на Сири, та кивнула. И тогда все, один за другим, накинули свои куртки и вышли во двор. Снаружи Алекс и Анни с младшими братьями возвращались с прогулки. Сумерки затаились по углам, выжидая, когда смогут выползти наружу и затопить мир тьмою, как они всегда делали в это время года.

Некоторое время спустя из дома вышел Пентти, все такой же спокойный, и не спеша направился через двор к коровнику. Все уже сотни раз видели, как отец по нескольку раз на дню на протяжении многих лет совершает эти прогулки, и знали, что когда он злится, это видно сразу, от него в такие моменты практически валил дым, пока он вот так вышагивал. Но сегодня ничего не было. С убийственным спокойствием Пентти молча пересек двор и вошел в коровник, где было тепло и уютно от находящихся там животных.

Хелми стало жаль отца. Она знала, почему все предпочитают держаться от него подальше, и понимала, что это была единственная правильная манера поведения при данных обстоятельствах. Что в таких делах братьям и сестрам требуется быть заодно, но все же ей было тревожно за Пентти. Отец пугал ее, всегда, но почему-то ее сердце не думало о страхе, прямо сейчас его переполняла любовь.

* * *

Итак, немного обобщим.

Начало нового года ознаменовалось множеством брошенных в семье Тойми снежков, повлекших за собой схождение лавины. Внезапно возникшее ощущение, что жизнь, сама реальность дала трещину, привычный ход вещей, возможно, перестанет быть привычным и окажется нарушен, и человек теперь действительно в силах повлиять на свою судьбу.

Зимние сумерки подкрадывались все ближе, и с их наступлением на всех накатывала навевающая размышления медлительность.

На Тату или Ринне, который остался сидеть в машине со своим изуродованным лицом и теперь курил одну сигарету за другой и мерз, раздумывая, должен ли он выйти, подняться по лестнице и войти в дом к Синикке. Или лучше просто завести мотор и уехать, исчезнуть где-нибудь и больше никогда не возвращаться обратно.

На Хелми, которая в этот вечер легла спать рядом с Малышом Паси, пропустив перед этим пару стаканчиков, потому что так было легче заснуть, не чувствуя онемения, когда голова была горячей и тяжелой от водки и мысли о страшном диагнозе превращались всего лишь в один из многих голосов в хоре, который неясно пел где-то вдали, не доходя до сознания.