Клара Фехер - Желтая лихорадка

Геза протянул руку, пошарил, что-то отыскивая на ночном столике.

— Посмотри, что я купил тебе! Это бог Кон-Тики. — Статуэтка была очень маленькая, из смолисто-черной вулканической лавы, со сверкающими зелеными смарагдовыми глазами. — Она всегда будет напоминать нам о Гавайях, о нашем свадебном путешествии.

— Не нужно, чтобы боги напоминали нам. Я и так не забуду.

— Тогда это будет талисман для нашего ребенка.

— Для нашего ребенка?

У Агнеш перехватило дыхание. Геза совсем не думает о ней — ведь ей уже сорок, и у нее есть девятилетний сын. Снова рожать в сорок лет? На лбу выступил холодный пот, застучали от страха зубы. Что-то здесь не так, какая-то ошибка! У Гезы это тоже второй брак. Поздняя любовь, головокружение, восторг, вечные каникулы… Сколько она еще проживет? Лет двадцать, тридцать, ну пусть сорок. Они могут путешествовать, лечить людей, учиться, любить, радоваться. Но основной ее брак — с молчаливым, серьезным Яни Хомоком — уже в прошлом. Она родила сына, вырастила его. (Ты вырастила его, Агнеш?!) Припомнились многочисленные детские болезни. У малыша болит животик, а ей приходится тащить его в ясли. Нянечка сердится: «Мамаша Хомок, опять вы последние?» Сколько раз Агнеш звонила своей маме и плаксиво-взволнованным голосом просила, умоляла ее забрать Янику из яслей, потому что у нее ночное дежурство…

— Доброе утро, госпожа Чизмаш. Хорошо выспалась?

Еще в полусне Кати снимает трубку. Зажигает ночник, смотрит на часы. Полпятого утра.

— Доброе утро, Янош! Я уже не сплю. Сейчас встану.

— А я только иду спать. Как ты там?

— Отлично. А ты?

— Дивная погода. Самая подходящая для охоты за звездами. Одну, кажется, я точно поймал на мушку. После обеда проявлю — посмотрим, что там у меня получилось.

— Не замерз? Холодрыга ужасная!

— Ничего страшного. Не боись! Открыл купол, а звездочки так и сверкают. Всю ночь просидел у Шмидтовского телескопа.

— Ужинал?

— Ужинал, дорогая Катица. Вчера съел жареного цыпленка. Сегодня на очереди пакет № 4: шпинат и свиной эскалоп — все согласно твоим ценным указаниям.

— Хлеб еще есть?

— Целый мешок.

— А чистая рубашка?

— Все есть. Все, кроме тебя, милая Кати, тебя мне очень не хватает. Иштван в порядке?

— Надеюсь. Я его почти не вижу. День и ночь работает.

— И в кого он такой трудолюбивый?

Кати смеется.

— Ты там поосторожней, дорогая.

— Ты тоже, Янош.

Идеальный брак, думает Кати и кладет трубку. Постоянные разлуки, нетерпеливое, страстное ожидание встреч.

Одну неделю в месяц Янош дежурит у телескопов в загородной обсерватории: в понедельник утром за ним приходит институтская машина, неделю спустя она же привозит его обратно. Каждый раз он уезжает, сжигаемый почти мальчишеской жаждой приключений, веселый и взволнованный. Кати заранее готовит недельный запас провианта, который Янош должен съесть в предписанном ею порядке: в первый день — жареную печенку, на следующий — голубцы с укропом или что-нибудь в этом роде. Конечно, астрономы на вахте могут что-то сварить-поджарить: при обсерватории есть небольшая кухонька, холодильник, можно спуститься в деревню за картошкой, за шпигом. Но если стряпать, нужно потом еще и мыть посуду. Лучше питаться тем, что приготовила жена, а грязную посуду увозить в конце недели домой. Янош Чизмаш получил в подарок на день рождения складной нож с четырьмя лезвиями, штопором, пилочкой для ногтей и открывалкой для консервных банок — мечту всех мальчишек в двенадцать лет. Наутро после вахтовой недели он отсыпается до обеда, затем — короткий визит в институт, а дальше — либо на другой день, а то и через два-три дня — уже нормальный рабочий режим.

Кати поначалу удивлялась, что для изучения звездного неба больше всего подходят не летние ночи, а зимние, особенно в скрипучие лютые морозы. В эту пору астрономы в неуклюжих валенках, тулупах, в натянутых по самые глаза меховых ушанках непрерывно дежурили возле телескопов и фотокамер — штурмовали с помощью этих мирных орудийных стволов тайны Вселенной.

Несколько раз Янош брал с собой на вахту Иштвана — когда тот еще был школьником. Иштванка ездил в обсерваторию охотно — как и повсюду, куда приглашал его с собой Янош. Лучшие отношения между отчимом и пасынком и представить себе было трудно. Но после экзаменов на аттестат зрелости, выбирая профессию, Иштван даже не заикнулся об астрономии.

Кати привыкла к этим ранним телефонным звонкам. Иногда Янош спрашивал, не мешает ли ей. «Да что ты?! — отвечала она. — Я люблю рано вставать. Утром голова свежая». В эти часы она успевает просмотреть кучу читательских писем и выбрать из множества просьб, жалоб и проблем наиболее острые и срочные, о которых она напишет в «Окне». «Окно»! Почти пятнадцать лет Кати ведет эту рубрику в «Свободной газете». Статьи ее выходят два раза в неделю, по вторникам и четвергам, на шестой странице, в рамке, с красивой Катиной подписью — факсимиле. В рубрике «Окно» Кати освещает, казалось бы, частные проблемы, которые значат так много для тысяч людей. Например, тетушка Йожефне Коти пришла за ломтиком ветчины в продуктовую лавку. А продавец, аккуратно завернув покупку, «невинно» полюбопытствовал: «Большой банкет, бабуля? Никак весь Совет Безопасности ООН пригласили?» Тут дело не в глупой, бестактной шуточке продавца, а в том, что остальные покупатели слушали и хихикали, не подумав заступиться за беспомощную пенсионерку. Дух общества, его способность к состраданию — тут еще много нужно поработать. Или ничтожно малое горе техника Элека Куташи: жена лежит больная, приходится самому ходить в молочную, а там ему регулярно дают вчерашнее молоко, которое свертывается, едва поставишь на плиту. Он мог бы вернуть молоко, но как? С кастрюлей? Ведь он рад, если вообще засветло домой доберется. А ему еще ужин готовить для малыша и больной жены… Кати извлекает выводы из таких вот маленьких, частных людских обид. Пишет о том, что у нас никого не наказывают за работу спустя рукава, за небрежное обращение с товаром. Если министерство торговли и санинспекция не следят за тем, что продается в продовольственных магазинах, исправны ли рефрижераторы, перевозящие молоко и фрукты, внакладе обычно остаются самые обездоленные люди.