Николай Полунин - Меч короля Артура

Медленно, как лунатик, сполз я с сиденья, заковылял к месту побоища. Котов больше не было видно, живых, я имею в виду. Зато мертвых валялось предостаточно. От них тянулись длинные тени по выгоревшей земле. Дымился забор у ближайшего дома.

Судя по тому, как быстро я привык к иглам, с каждым движением втыкающимся в спину и руки, раны мои не были слишком тяжелыми. Я перешагивал через трупики, жалкие и нестрашные сейчас, и думал о своем ожесточении, когда выливал бензин и поджигал его ракетницей. Бессмысленное убийство — мне-то они уже не угрожали. Отомстить за свой страх и боль. И — мне особенно неприятно это сознавать — в те секунды я со злобой вспоминал о десятке-другом кошек, что выпустил из запертых квартир. Вот-вот, этим и оборачивается наша искреннейшая самоотверженность. Рано или поздно.

Мне сделалось до того противно, что я остановился и некоторое время постоял зажмурившись. Ты хотел освобожденной природы? Природы, отринувшей человека? Получай. Она, оказывается, имеет зубы в когти, ты об этом подумал?

Риф в кабине, когда я к ней вернулся, вылизывала лапу и поскуливала. Доставая бутыль с йодом, я подумал, что хорошо бы дать ей полизать мою спину. Еще раз огляделся на всякий случай. Нет, решительно никакого движения вокруг. Лишь в небе парит кто-то широкий, большой, с прямыми крыльями — какой-нибудь стервятник, почуял уже. Рубашку я снимал в несколько приемов, отмачивал, охал и ахал и сразу прижигался йодом. Риф я помазал ухо.

Чтобы окончательно загнать вглубь неприятные мысли, я, возясь с машиной, попробовал догадаться, какая причина могла собрать здесь столько кошек. И чем я им помешал. То есть даже не столько чем помешал, это-то ясно — вломился в самую гущу, сколько чем вызвал ненависть столь небывалой силы. Когда-то я слыхал о случае с замерзавшим человеком, которого отогрели бродячие кошки. Они ложились на него и рядом и грели. Возможно, но верилось что-то с трудом.

Я захлопнул капот.

Для брачных игр поздно. Миграция, наподобие как у леммингов? Но тогда почему одни самцы? Нет, положительно, черт его знает, какие у них там могли пробудиться инстинкты.

Солнце взбиралось выше, палило дорогу. Появились миражи на бетоне. Это интересная штука — выезжая на очередной горб шоссе, я отчетливо видел метрах в пятидесяти перед собой как бы лужи, большие и черные. Стоило приблизиться чуть-чуть, и они пропадали, а впереди появлялись новые. Сперва меня это здорово отвлекало, потом я научился не обращать внимания. Начинались предместья какого-то города. Я прочитал монументальные буквы названия, тут же забыл. Я вообще не старался запоминать названия разных мест. Всегда, и раньше тоже. Какое это имеет значение по сравнению с тем, счастливы ли живущие здесь? Но теперь спрашивать было не у кого.

Притормозил у городского пруда в каменной облицовке. Вода была прозрачной и на вид чистой. В одном месте камень обвалился, подмытый весенним ручьем. Риф тоже вышла — полакать воды. Она все еще выглядела неважно. Было очень много крыс, они то и дело шмыгали от бордюров. Одну я раздавил. Крысы и кошки. Война за территорию. Победитель размножится, а затем, ослабленный нехваткой пищи, сам будет побежден кем-то третьим, новым и более активным, и все это очень естественно, и идет мимо меня, и так и пройдет мимо меня, лишь слегка оцарапав мне кожу…

…естественно — ползут, сжирая вырождающиеся от самосева хлеба, армады жиреющей, растящей крылышки саранчи; естественно — выплеснутся из болот, из знойных устьев рек холерные палочки, и возродятся — обязательно возродятся! — чумные и прочие, ныне покойные штаммы, то окутывая мир, то отступая удовлетворенно; естественно — крысы загрызают кошек, а кошки душат крыс, а взрывом, неведомо от чего расплодившиеся тараканы переливаются живыми лентами из подвала в подвал длинно трескающихся черных зданий; естественно — высвобожденный всеобщий жор, который, принимая все менее чудовищные формы, найдет наконец, словно маятник, свою нижнюю точку и вновь будет выбит из нее какой-нибудь, скажем, сверхновой или кометой, или с чем еще там сравнить краткий миг царствования вида, в самом лучшем случае продлившийся бы несколько галактических минут…

Как-то вдруг я невероятно устал. Заболели укусы. Риф опять спала и вздрагивала во сне. Тогда я плюнул на все, остановился, где ехал, и полез в кузов выбирать местечко помягче. Мне приснилось, что я — крыса и продолжаю воевать с кошками, а потом я — я — снова иду по берегу океана.