Татьяна Свичкарь - Мед багульника [сборник]

Но всегда приготовленное было вкусно, а Герману после городской еды казалось даже роскошью.

— Покличь Варюшу, — сказал дед, — Одиннадцатый час уже… Пока горячее все…

Герман даже курку не набросил — вышел во двор, банька была в десяти шагах. За ночь Варины следы замело, и Герман подумал, что сейчас возьмет лопату и очистит двор и дорожку на улицу прочистит широко и гладко, чтобы еще несколько дней легко ходилось Деду.

Он слегка постучал в низкую дощатую дверь. Тишин. Никто не ответил ему. И дверь оказалась не заперта. В предбаннике — холодно, почти так же, как на улице. Внутренняя дверь — чуть приоткрыта. Он поколебался секунду — и вошел. Холодно, как же холодно… Выстыло все, как она спала здесь?

Маленькое окно выходило на глухой забор, и было завешено жёлтой шторой. От этого убранство комнатки освещалось каким-то призрачным тусклым цветом… На постели, укрытая одеялом, лежала Варя — так неподвижно, будто она и не шевелилась с вечера.

Герман наклонился над ней сразу — его встревожила эта неподвижность. Варины руки были ледяными. Но он понял, что не случилось с ней ничего — это просто сон, такой глубокий, бессильный… Его зовут «мертвым» — такой сон.

Надо было затопить здесь, и не тревожить ее, дать выспаться…

Скоро он вернулся с дровами. Вышел еще — одной охапки будет мало. Дрова у Деда хранились в сарае, были сухими, разгорятся сейчас же…

Как же хорошо топить печь! У себя в городе он тосковал по этому живому огню. Перекладины чьего-то ветхого забора занялись сразу, первым, малым жаром согрело лицо. А потом ровный, ясный — без дыма — огонь разросся, потянулся, и пошел в пляс над поленьями…

Когда дрова прогорят — будет еще красивее, зардеются переливами драгоценных камней, жарким, живым их блеском — угли. Но победит тьма пепла, и вот уже в ней, только отдельные искры… Если ангелы пролетают над городами- не такими ли они их видят? Огоньки домов во тьме… Или — огоньки душ?

Герман подложил еще дров, и поднялся. Дед уже беспокоится, верно, что не идет никто.

Варя появилась, когда зимний день уже клонился к закату. Легко, неслышно отворилась скрипучая, обычно, дверь — и Варя появилась на пороге, высокая, вся в черном: куртка, брюки. Только золото влажных волос по плечам — на улице шел снег, и теперь таял на ее голове, плечах.

— Добрый вечер сказать? Аж стыдно мне, что так заспалась…

— Варенька, — Дед и всегда был приветлив, но сейчас в голосе его Герман слышал какую-то особую нежность, — Ты не замерзла там? Как же ночью-то? Герочка вот с утра пришел, натопил… Да ты ведь голодная…

— Спасибо вам, что не будили, — улыбнулась Варя.

Была в ней сейчас эта готовность к радостной улыбке, будто испытывала она чисто физическое облегчение.

Так бывает, когда мучает головная боль. Не часы — дни. Ты уже свыкся с ней, и вдруг нашел лекарство. Мир прояснился, боль отступила. И ты спешишь воспользоваться этой передышкой, хотя и не веришь, что она надолго. И это тоже было в Вариных глазах — неуверенность, беззащитность. Внутренний вопрос, в движениях даже: можно я тут сяду? можно — спрошу? Вы не рассердитесь, если я…?

Дед почти ничего Герману о Варе не рассказал — и это при его привычке доверчиво делиться своей и чужой жизнью. Артистка, работает в театре оперетты (И хорошо как поет, Герочка!) Дочке двенадцать лет уже, растит ее одна.

— А как вы познакомились с ней? — спросил Герман.

— Она прочитала статью, что я написал в газету. Просто многое в мои годы вспоминается, Герочка, и вот решил: надо сохранить. Я ведь в свое время в Большом театре известнейших артистов слушал… Лемешева, Козловского. Она прочитала, и знаешь — нашла меня. Через газету адрес узнала, что ли… Приехала познакомиться, попросила, чтобы я ей рассказал подробнее. Она настоящая артистка, ей все интересно, что относится к ее делу. А потом стала приезжать…, - сказал Дед чуть ли не с удивлением, как будто не привык к тому, что раз побывавшие у него в доме, приходят сюда еще и еще.

— Что ты сейчас поешь, Варенька? — спросил Дед.

Варя накрывала на стол — здесь все начинали хозяйничать.

— Все то же, — откликнулась она, — Ничего нового, совсем. Две главных партии — в «Сильве» и «Марице», и еще несколько оперетт. Там я на вторых ролях… Пою чаще не в театре, а когда выезжаем на гастроли.

— Далеко?

— Нет, — она покачала головой с этой простой своей улыбкой, — В областные наши города, маленькие. В один день успеваем обернуться, ночевать домой возвращаемся.