Раду Чобану - Сумерки

И тут он заметил впереди три самолета. Они шли прямо на колонну. Гула не было слышно, потому что тарахтел мотор. Ливиу затормозил и выключил двигатель. Адам открыл дверцу и распластался в грязи, слившись с ней. Ливиу не сдвинулся с места, он питал отвращение к грязи. И продолжал курить.

Взрыв.

Бомбы швыряют. Ливиу обернулся и посмотрел назад. Самолеты круто развернулись, сделали новый заход над колонной. Откуда-то сзади повалил густой дым. Кто-то делал ему отчаянные знаки: выходи!

Взрыв.

Еще взрыв.

Да, придется выйти… Он открыл дверцу и прыгнул как можно дальше. Ему хотелось миновать жижу, попасть на обочину, где грязи поменьше. Навстречу ему ринулся шквал свиста, нет, визга, нет, рева, лавина земли, удар, в голову — нет, в поясницу — нет, в ногу… и почему-то запах горелого мяса. И наступила тишина. Отчетливый звук удаляющихся самолетов. И тишина. Потом истошный крик Адама: «Господин Ливиу!» Что он, очумел? Кричит, как ненормальный. Топот ног. «Молдовану ранили». Кого ранили? Его? У него ничего не болит. С ним все в порядке. Но почему он не может двинуться? Кажется, в рот набилась грязь. Что за черт! Не получается… Кто-то переворачивает его. Несколько человек. Он с трудом различает лица. Как сквозь туман. Он как пьяный. Надо им сказать… Зачем они суетятся вокруг него? «Ногу, ногу, осторожно». Чью ногу? «Придется ампутировать… Принесите шприц». Это голос врача, капитана Мэгуряну. Он-то тут зачем? Делает укол? У меня же ничего, ну ничегошеньки не болит, чего они толкутся вокруг? Ах, ясно, хотят сделать противостолбнячный укол. Так положено, если ранили в грязи… «И почки»… Что за почки? Какие почки? Чьи почки? «Вот это уже опасно!» Для кого опасно? Где? Кому? Голос капитана Захарие. Он-то как сюда попал? Он же где-то в хвостовой машине. «Адам, разворачивайся и дуй с ним в госпиталь, во весь опор!» — «Ясно!» Адаму всегда все ясно. Опять включили мотор. Ливиу кажется, что его упаковывают… Зачем же так насиловать мотор? Что такое? Почему его связывают? Боже, какая боль! Что они с ним делают? Что у него за спиной? Они же его угробят!.. Его поднимают, он чувствует, как по лицу хлещет дождь. Носилки вталкивают в машину. Хлопает дверца. Что-то дернуло, ох, какая адская боль в спине. Адам, дружище, ты так и не научился плавно трогать с места, все рывками. Адам! Ох, как мне больно! Боль, боль всюду — ой, моя голова, голова…

Придя в сознание, он по грохоту понял, что все еще едет в машине. Сознание как будто прояснилось. Он попытался приподняться. Увидел забинтованную ногу, бинты были сплошь в крови. От чего? Машину подкинуло на ухабе. Ой, моя голова!.. Надо написать… Марилене… Влад… В кармане фотография… Здесь в кармане… Опять подкинуло… Ой, какая адская боль. Адам, фотография, где, где она?..

Он пошарил рукой. Нащупал ее кончиками пальцев. Попытался дотянуться. Боль, боль так и хлестнула по пояснице, боль, почки, крик…

Носилки опрокинулись, и он рухнул вниз, ударившись лицом о металлический пол грузовика. Машина продолжала путь, и, когда ее подбрасывало, тело его вздрагивало и подскакивало, будто он был еще живой.

Воспоминание о пострадавшем ординарце Васе, о дружеском ужине отодвинулось в прошлое. Дело шло к зиме. На улице валил мокрый снег. Около часу дня в кабинете Севера зазвонил телефон. «Секретарь духовной Академии имеет честь осведомиться у господина Севера Молдовану, не соизволит ли он принять во второй половине дня господина Софроние Марку, ректора Академии». Недоумевающий Север ответил, что будет ждать господина ректора к 17.30. Велико было искушение сразу же спросить о причине визита, но господин адвокат Север Молдовану считал ниже своего достоинства вступать в беседу с секретарями. Растревоженный неизвестностью, мучимый любопытством, старик так больше и не сел за письменный стол. Начатая глава мемуаров осталась недописанной, новости в 13.00 он послушать забыл.

Заложив руки за спину, прохаживался Север по кабинету, останавливался иногда и смотрел в окно. За дверью, завешенной синей шторой, раздавались легкие шаги. Это вернулась домой Тамара. В прихожей она разувалась и ходила по дому в толстых белых носках. Из соседней комнаты с другой стороны доносилось негромкое звяканье посуды. За окном чернел мокрый асфальт, торопились редкие прохожие с зонтиками, торчали голые деревья, время от времени громыхал желтый трамвай или военная машина разбрызгивала веером коричневую грязь…

Он смотрел, но ничего этого не видел, раздумывая, зачем он понадобился ректору.