Вигдис Йорт - Наследство [litres]

Мы надели куртки и вышли на холод. Уже смеркалось, а может, это тучи наползли, пока мы стояли возле пиццерии и прощались, стало еще темнее. Такая темнота опускается внезапно, такая темнота расползается и просачивается в дома и заполняет их, сколько бы лампочек ты ни зажег, сколько бы свечей ни расставил по столам и подоконникам, сколько бы факелов ни горело возле магазинов, и торговых центров, и у ворот обычных коттеджей, где хозяева готовились отпраздновать Рождество. Такая темнота приходит не сверху, с неба, а снизу, с ледяной земли, где гниют в одиночестве мертвецы, такая темнота падает с холодных дрожащих веток, выглядывает из жалких уродливых кустов, темнота, полная лезвий, темнота, режущая тело и душу, оставляющая на коже не раны, а шрамы и узлы, которые останавливают кровь, лимфу и мысли. Темнота сгущалась, и застывала, и собиралась в плотные тугие узлы. Мне хотелось домой. Сёрену хотелось домой. Осе хотелось домой. Встреча закончилась, мы стояли возле пиццерии, готовые распрощаться друг с другом, но Астрид с матерью все тянули. «Спасибо, что согласилась с нами встретиться», – сказала мать. «О чем речь! – ответила я. – Мы же все понимаем, насколько это важно». Или я сказала что-то в этом роде, поддавшись минутной слабости. «Надеюсь, похороны пройдут хорошо», – произнесла мать. «Иначе и быть не может», – ответила я. Мне хотелось побыстрее уехать оттуда, и Сёрену, судя по всему, хотелось оттуда уехать, темнота давила на него. И Осе тоже. «Думаешь?» – Оса заглянула мне в глаза. «Да», – ответила я. Глядя мне в глаза, она переспросила еще раз, словно желая удостовериться: «Думаешь?» Неужто Оса боится, что я испорчу похороны? Начну выкрикивать что-нибудь или понесу околесицу? «Да, – повторила я, мне хотелось уйти оттуда, хотелось домой, темнота подбиралась к мозгу. – Мы с Бордом вместе придем, – сказала я и добавила: – Все будет хорошо». Темнота влезла в костный мозг и теперь растекалась по костям, я уже достаточно отдала.

Мы обнялись и побрели к машинам. «Дело сделано, – сказала я Сёрену, – мы с ней увиделись. Она такая же, как прежде. Но ты ее видишь чаще, чем я».

Сёрен ответил, что, если Тале откажется ехать к бабушке на маленький сочельник, Эмма и Анна могут съездить туда с ним.

Когда с мужчиной, которого я так долго добивалась и с которым столько прожила, было покончено, я поехала к Кларе в Копенгаген. Моя боль не свидетельствовала о болезни, но накрывала меня с головой. Клара таскала меня по копенгагенским паркам и вталкивала в меня еду. Когда мне захотелось позвонить виновнику моей грусти, Клара спрятала телефон, а еще спрятала таблетки, ножи и все остальное, чем люди наловчились лишать себя жизни, она составила приглашение на новогоднюю вечеринку и от моего имени разослала ее шестидесяти трем персонам. Шестьдесят три человека изъявили согласие присутствовать на новогодней вечеринке у меня дома с ужином из трех блюд и фейерверком в полночь. Мне оставалось лишь раздобыть столы и стулья на шестьдесят три гостя, купить продукты и заняться организацией праздника. У меня ушло полтора месяца на подготовку, а третьего января, после трехдневного празднования, я проснулась в совершенно разгромленном доме. Со мной вместе там еще оставалась Клара и трое подзадержавшихся гостей – завсегдатаев «Ренны». Нам с Кларой понадобилось три дня на уборку, зато шестого января мы проснулись в доме чистом и прибранном. В тот холодный день шестого января я проснулась и осознала, что на полтора месяца и шесть дней я забыла о боли, сейчас же она вернулась, но значительно ослабла. Клара, словно лекарством, напичкала меня новогодним торжеством.

В этот день, холодный и ясный январский день, мы сидели на моей чистой и аккуратной кухне, когда Кларе сообщили, что ее книгу об Антоне Виндскеве отклонили. Клара уже несколько месяцев как отправила рукопись в издательство, а звонить не хотела – слишком хорошо понимала, что означает их молчание. Однако в тот холодный и ясный январский день, когда мы сидели на моей чистой кухне и пили чай, Клара позвонила в издательство, где ей ответили, что, по их мнению, книга об Антоне Виндскеве не представляет интереса для норвежского читательского рынка. Клара закрыла лицо руками: «И что мне теперь делать?»

Она рассчитывала на приличный аванс от издательства, распланировала бюджет, а теперь денег у Клары нет и не предвидится, что же ей делать? Вытянули хвост – так застрял нос. Стоило Кларе избавиться от одной трудности, как она попадала в новый переплет, и сколько бы она ни билась, жизнь ее от этого лучше не становилась, сколько бы новогодних вечеринок она ни организовала, за углом ее поджидал очередной отказ и налоговая полиция, опасности сыпались со всех сторон, вскоре она наверняка вновь вляпается в безответную любовь или ее собьет машина, покоя ей не видать, и как это все закончится? Не исключено, что только с ее, Клариной, смертью.