Имре Шаркади - Избранное

— Вы играть хотите или проигрывать?

— Черт его знает, — ответил я и расплатился. Около нас уже собрались болельщики. Одного из них я подозвал к столу. Не сядет ли он на мое место? У меня, к сожалению, начинается прием.

Я оставил их за карточным столом и поднялся вверх по лестнице. Казалось, сердце мое билось в горле, я постучал в дверь комнаты Печи. И вошел.

Эржи стояла у шкафа, она не выказала ни капли удивления. Я закрыл дверь, не спуская с нее глаз.

Так прошло с полминуты. Потом Эржи подошла к столику, пригласив меня сесть.

— Не уезжайте, останьтесь, — сказал я.

— Где?

— Здесь, в доме отдыха. Останьтесь еще на неделю. Осмельтесь решиться!

— На что решиться?

— Остаться одной здесь, со мной. Не бегите! Прошу вас!

— Странно, — сказала Эржи. — Вы хотите заставить меня что-то сделать, а сами просите.

Наступила маленькая пауза, я стоял у двери. Потом медленно, ласково она произнесла:

— Вы были такой славный за обедом… Сражались, как ребенок.

— Признаюсь, я был в замешательстве.

— Поедем кататься на машине! — неожиданно предложила Эржи. Она быстро шагнула к вешалке, сняла шубку, набросила ее на плечи и поглядела на меня сверкающими глазами.

Я подумал о дневном приеме, о своих партнерах в карты, об Эве и о том, что нас могут увидеть… Но все это длилось лишь мгновенье. Я кивнул и двинулся вслед за ней.

— Вы не возьмете пальто?

— Я не боюсь холода.

Мороза не было, но, когда мы вышли из гостиницы, я все же почувствовал, что зябну. В полуботинках, без шарфа, шапки, перчаток, пуловера я никогда не выходил на улицу — пришлось признаться самому себе, что мое безразличие к холоду объяснялось скорее не какими-то особыми моими качествами, а тем, что я всегда бывал тепло одет.

Несколько мгновений я колебался, не вернуться ли за пальто, но не посмел, боясь, как бы не оборвался электрический контакт возникшей между нами близости, ведь тогда сразу все изменится, возможно, она и ждать не будет, возможно, тотчас станет другой, не такой, как сейчас.

В гараже тоже было холодно, даже более неприятно, чем на улице. Зима прочно угнездилась в цементном его полу; пожалуй, на обжигающем лицо ветру и то лучше. Пока Эржи прогревала мотор, пытаясь завести его, у меня начали стучать зубы.

— Куда поедем? — спросила она.

— Ну… поедем в Матрахазу.

— Хорошо. А почему туда?

— Просто так.

Она посмотрела на меня весело, выразительно и тронула машину с места.

Я ощутил трепет. Не холод был тому виной — Эржи включила печку, — а чувство счастья; на такой поворот событий я не рассчитывал, теперь она перехватила в свои руки инициативу, она взяла на себя руководство, и я предоставил ей это, не мог даже вмешаться.

Мы спускались молча, проехали, наверное, два поворота извилистой горной дороги. Иногда я взглядывал на ее руки и лицо. Машину она вела плохо. Не было в ней свободы движений, естественности, крутые повороты она брала очень медленно, осторожно, закусывала губы, описывая широкую дугу. Видно было, что нервы ее на пределе, она целиком поглощена машиной, и ей хочется предстать передо много в самом выгодном свете.

— Скажите, пожалуйста, — спросила она, не глядя на меня, — машину водить мне сейчас можно?

— А почему бы нет?

— В моем положении?

— Вы любите водить?

— Очень!

— Ну и водите на здоровье. Это будет только полезно. Не принимайте все слишком серьезно.

Она покачала головой, несколько мгновений смотрела на меня, затем снова перевела взгляд на дорогу.

— Я обычно вожу лучше, чем вам сейчас может показаться. Уже несколько дней я чего-то боюсь. Самую малость. По-моему, машина перестала повиноваться мне.

Я не ответил. Глядел на ее профиль, и на сердце у меня становилось теплее. Прелестное ее лицо отражало мягкий, кроткий характер, у нее был большой, красиво очерченный рот и маленький круглый подбородок, короткие волосы развевал ветер, они взметались, как у киноактрис, когда их показывают крупным планом в сценах после расставания. Неожиданно я ощутил необходимость сказать:

— Знаете, все кричит во мне, что вы из породы тех женщин, которые заставляют мужчину катиться вниз.

— Вниз? — Она с недоумением подняла ресницы.

— Да, во всех смыслах! Вниз! Вряд ли судьба окажется столь милостива, что еще раз поставит на моем жизненном пути женщину, подобную вам. После вас все будут казаться некрасивее, глупее и скучнее. Вниз и в том смысле, что я достиг возраста, когда мужчину интересует лишь то, насколько одна женщина отличается от другой. Мне кажется, вы последняя, к которой меня влечет, которую я хочу. В лучшем случае лет этак через двадцать, смешным, нелепым стариком, я начну сходить с ума по семнадцатилетним девчонкам, но дожить до этого мне бы не хотелось.