Александр Зиновьев: В преддверии рая

И он направился в вокзальный буфет.

И тут к нему подходит существо не иначе как из иного мира. Вы, товарищ, из Столицы, спрашивает существо голосом, явно попахивающим портвейном... да конечно, портвейном «Три семерки»!.. Боже мой, неужели здесь еще «Три семерки» продают?!.. Мне велено вас встретить, говорит существо. И устроить в гостиницу. Может быть, сначала в буфет заглянем? Не беспокойтесь, я угощаю. Ну, с приездом!

И за всю историю Страны еще не было случая, чтобы человек в таких ситуациях попал не туда, куда следует; или куда не следует. Ибо он — наш человек. А если он не наш, то он попадает именно туда, куда следует.

— А ты, собственно говоря, к кому прибыл? — спросил Встречающий после третьей стопки.

— В «Кибернетику», — сказал Командировочный. — А кормят у вас тут х..во.

— Что еще за «Кибернетика», — удивился Встречающий. — Разве ты не в «Разинку»?

— Что еще за «Разинка», — в свою очередь удивился Командировочный.

— Сумасшедший дом. А ты разве не...

— Не... А ты разве не...

— Не... Ну, да ... с ним! Давай еще по одной, а там видно будет. Гостиница у нас, брат, отличная. В одном доме с вытрезвителем. Очень удобно. В случае чего мигом в чувство приведут. А на «Кибернетику» плюнь. Да у нас в городе никакой «Кибернетики» нет. Я тебе завтра все растолкую, что к чему. Ну, твое здоровье!

Потом они шли, обнявшись, через весь город и изливали друг другу души. И пели бог весть кем и для чего сочиненную песню.

На перекрестке улицы имени товарища Сусликова и проспекта Клары Цыцкин их остановил милиционер. Проверив документы, он сказал им, что идут они совсем не в ту сторону. А в какую надо, он сам не знает, так как недавно окончил школу и еще не привык. Захватив с собой постового, они вернулись в станционный буфет, который к тому времени уже закрылся, достали за двойную цену у швейцара поллитровку и раздавили ее из горла прямо в скверике перед вокзалом. Очнулся Командировочный под утро на незнакомом пустыре. Его трясло от холода и перепоя. Ни денег, ни документов, ни чемодана. Даже часы сняли, сволочи. И конечно же никакого Встречающего. Первая мысль, мелькнувшая в его пробуждающемся сознании, была мысль о том, что опять о его приключениях напишут на работу и опять будут неприятности. Он полез в «загашник», где у него было кое-что припрятано от жены и на всякий случай. Живем, братцы, еще не все потеряно!

И он побрел на поиски какой-нибудь забегаловки, твердя сквозь слезы обиды прекрасные строки из «Евангелия»:

Учитель стар, измят и сморщен. На его серой, заурядной физиономии можно прочесть всю занудную жизнь, которую он провел в стенах этого учреждения, в тесном общественном транспорте, в очередях, в кровати с такой же серой и сморщенной от плохого питания женой, изредка в доме отдыха по соцстраховской путевке со скидкой, выданной в награду за самоотверженный труд на благо и во имя. В связи с шестидесятилетием Учитель награжден медалью «За доблестный труд». Как человек скромный и бережливый, он носит медаль только по праздникам или когда надо взять без очереди полкило масла, — после мартовского пленума Высшего Совета Партии /ВСП/, принявшего решение об увеличении производства продуктов питания, в одни руки больше полкило не отпускали. Конечно, медаль не давала права получать продукты без очереди, но все знали, что со старпёрами, носящими медали, лучше не связываться. Заедят. И Учитель об этом тоже знал. Хотя от природы он был человеком не склочным, нацепив медаль, он старался соответствовать общественному мнению. И у него это получалось не хуже, чем у старпёров того же рода.