Игорь Безрук - Лехнаволокские истории [СИ]

— Здоров, земляк! — радостно приветствовали его. — Отчего не в поле, где коров бросил?

— Дак я сегодня не пасу: среда.

— Среда? Вот незадача, — удивились горе-шабашники, так как совершенно потеряли счет дням.

— А скажи-ка, Митяй, — спросил его Саленко, как только Митя уселся рядом с ними на оструганное бревно, — будет дождь или нет?

Митя вскинул свою белесую, с утра начесанную голову вверх и так смотрел минуты две. Затем задумчиво произнес:

— Красиво…

— Красивее, чем у нас дома? — не отставал от него Саленко.

— Красиво и тут, красиво и дома, — так же задумчиво ответил Митя.

— А где лучше? — не унимался Саленко.

— Везде хорошо, где нас нет, — не дал ему ответить Малой, вмешавшись.

— Хорошо дома, хорошо, — будто не поняв иронии Саленко, произнес Митя.

— А что ты о доме помнишь, Митя? — спросил его с любопытством Резник, зная, что дома Митя не был лет пять. Юрка-хохол, однажды заглянув в родную деревню, увез его к себе в Карелию, все ж определится человек, а не будет с протянутой рукой тыняться по селу.

Митя, не отрываясь от облаков, ответил так:

— Помню высокий явор у нашего плетня, маму. Она кормит во дворе кур и гусей. Хроменькая гуска Лада ест от всех отдельно, её не подпускают к себе другие — не по нраву. Скоро окрасится малинник. А тут мне малину собирает Матвеевна. Каждое лето. Я малину люблю.

При упоминании матери у Мити на глазах выступили слезы, и больше его не стали беспокоить.

— Ладно, мужики, давай за работу, — поднялся со своего места Женька. Все подхватились, понимая, что сидеть нет резона. Теперь, когда основная часть была сделана, дело осталось за малым: скрепить лаги, напилить досок, сколотить все вместе. Гвозди хозяйка поднесла, с досками на настил определились и все равно проваландались до вечера, считай, до обеда только таскали и перетаскивали блоки.

Работу, от силы рассчитанную на два-три часа, закончили только часов в девять под сильным проливным дождем. Хозяйка в баньке давно накрыла на дорожку стол, а они всё еще возились, нагоняя потерянное. Всё давно остыло, резко похолодало, озноб пронизывал всех с головы до ног. Ефимовна даже натянула поверх теплой шерстяной кофты ватную телогрейку.

Наконец последний гвоздь был вогнан в доску, и все облегченно вздохнули: несуразность утомила.

— Да, — пришли все к одному и тому же выводу. — Не зря говорят, что за дурною головою нет ногам покоя.

Хозяйка стала подгонять с ужином — ей не терпелось поскорее помыться и лечь спать.

— Идем, идем, — отозвались мужики и прошли за накрытый стол. Кроме уже привычной картошки и салата из свежих огурцов с помидорами хозяйка нарезала сухую колбасу колечками и голландского сыру.

Саленко заметил:

— Живут же люди: колбасу без хлеба жуют, а тут вкус сала уже стал забывать. Дома сейчас бы полез в погреб, отсек потолще шмат да вприкуску с борщом, с нашим, настоящим украинским борщом.

— Да, — вздохнули все разом, представив себе чудесную картину: дом, семья, борщ, сало…

— Приеду домой, — продолжал Саленко, — первым делом заберусь в погреб, наемся его до отвала, а потом, что хотят, пусть то и делают со мной.

— А кишки у тебя случаем не завернуться? — посмеялся над его желанием Малой.

— У хохла от сала кишки только смазываются, — отфутболил его Саленко.

К Пашкину добрались только в одиннадцать вечера — продрогшие, усталые. Как и предполагали, Суворов, вдрызг пьяный, лежал, разметавшись, на своей кровати. Все добродушно посмеялись над ним и тоже, не мешкая, завалились спать. О завтрашнем дне думать никому не хотелось. Завтра — это завтра, оно еще не наступило.

Почти до обеда следующего дня все дрыхли без задних ног. Спешить было некуда. Отчаяние первых дней навсегда, казалось, ушло. И хотя прошедшая неделя почти ничего не прибавила в худые карманы горе-шабашников, они уже не так тревожились за дальнейшее, верили, что удача обязательно придет к ним, и они не только заработают на хлеб насущный, но и на обратную дорогу, и для семьи.

Больше всего на это надеялись Бражко и Саленко, потому что люди они были приземленные, домоседы, каждый ехал сюда в надежде на быстрый заработок, на работу в два-три месяца и непременно сходу, без раскачки; так сказать, с корабля на бал. Поэтому оба заняли денег только на прямую дорогу, под расчет и оставили дома: один — недостроенный фундамент (почти тонна цемента) — Саленко, другой — огромное хозяйство, справиться с которым жене будет не под силу (Бражко). Ветреный же бригадир привычно колесил по свету то полгода, то год, пока не натыкался на какого-нибудь очередного земляка, который давал ему кров, работу, приличный заработок, и тогда он вспоминал про свою семью, троих детей и ехал обратно, запихнув в пропахший потом носок честным трудом заработанные две тысячи долларов, сумма для него высочайшая и некоторым образом эталонная. Он так и говорил обычно: