Михаил Шифман - Рукопись, которой не было [Евгения Каннегисер – леди Пайерлс] [litres]

В Вашингтоне я беседовал с нашим другом Оппенгеймером. Теперь мы – часть Манхэттенского проекта. Но об этом – дома.

Вашингтон

9 сентября 1943 г.

Милая Женя!

Здесь ужасная жара, но у меня в отеле комната с кондиционированием воздуха, представляешь? У Саймона кондиционер был таким мощным, что к утру он совершенно замерз. Правда, утром выяснилось, что им (кондиционером) можно управлять. Не знаю, получила ли ты мои предыдущие письма, и если да, то в каком порядке.

Начну с конца. Сегодня я навел справки, можно ли будет забрать детей с собой в Англию, учитывая, что я возвращаюсь домой на военном самолете. Оказалось, что это очень непросто по нескольким причинам. Можно, конечно, попробовать морским путем через Атлантику, но стоит ли рисковать?

Габи пока совершенно счастлива в Торонто в новой школе. Конечно, я спросил ее, хочет ли она домой прямо сейчас, и она сказала да, но я не почувствовал уверенности в ее голосе. Рони тоже в полном порядке, так что никакой срочности в возвращении детей нет. Думаю, если мне предложат взять с собой только Габи, делать этого не стоит, поскольку тем самым мы травмируем Рони. Впрочем, есть еще время подумать.

11 сентября

Женечка, получил твою телеграмму, очень рад, что доктор доволен тем, как протекает беременность. Как мне жаль, что мы разделены океаном. Не устаешь ли ты на работе больше обычного? Не думаю, что мне удастся вернуться через три-четыре недели. Но никто ничего не знает.

Я все еще колеблюсь насчет детей. На всякий случай оформляю документы для обоих, но склоняюсь к тому, что если, кроме парохода, другой возможности не представится, то лучше пока оставить их в Торонто.

На всякий случай, если ты не получила предыдущего письма. С Рони я провел 28–29 августа, а с Габи со 2 по 4 сентября. Габи стала очень красивой, похожа на тебя или, скорее, на твою маму. Высылаю тебе пару фотографий. К сожалению, она унаследовала мой нос, бедное дитя. У нее длинные черные ресницы, настоящее очарование. Ее глаза блестят, как и твои. Габи грациозно ходит, прекрасно катается на роликовых коньках и свободно чувствует себя в воде. Мой приезд ее явно возбудил, она все время теребит пояс от своего платья и покусывает губы. Разговорить ее было непросто. Она с охотой говорит о чем угодно, только не о себе. Но мне все же удалось. Она спросила, почему я не могу взять ее с собой. Я объяснил и сказал, что, если ей очень нужно, я придумаю что-нибудь чрезвычайное. «Нет, – ответила Габи – я могу тут еще подождать». Она призналась, что перед сном придумывает всякие приключения, в которых играет роль супергероя. В ее новой школе 800 человек, но она быстро перезнакомилась почти со всеми, и, конечно, все догадались, что я ее отец. Многие подходили ко мне, чтобы познакомиться.

Рони по-прежнему любит философствовать. «Я боялся, что не узнаю тебя, когда ты выйдешь из автобуса, – первое, что он сказал мне, – но кроме тебя вышла только одна дама, так что я не мог ошибиться». Он по-прежнему любит поесть и засыпает мгновенно, как только его голова коснется подушки. На вопрос, что ему подарить на день рождения, ответил: «Книги». В школе он один из лучших учеников, хотя некоторые и называют его увальнем. Между прочим, в разговоре с Джефкоттом вдруг всплыла еврейская тема. Джефкотт сказал, что Рони точно знает, что он еврей, и понимает, что это такое, так же как и Габи. Это удивило меня, поскольку Рони вряд ли был в состоянии осознавать этот факт три года назад, когда мы отправили его в Канаду.

19 сентября

За эту неделю удалось провернуть много дел. Надеюсь всё закончить к 29-му.

После бесед с некоторыми людьми, которым я доверяю, окончательно понял, что детей надо пока оставить в Канаде. Почему – расскажу дома.

Теперь мне совершенно ясно, чем я буду заниматься после возвращения. Придется решить много вопросов в кратчайшие сроки. Точно не знаю, сколько недель у меня в запасе. Пожалуйста, отоспись хорошенько к моему возвращению – не уверен, будет ли у тебя время для сна потом. Нам нужно будет о многом поговорить.

Завтра я буду в Нью-Йорке, а следующий уик-энд надеюсь провести с Рони. Я его еще не сфотографировал. Саймон говорит, что без этих фотографий я просто не имею права вернуться к тебе.

Знаешь ли ты, как я люблю тебя?

Хотя я и ждала Руди, его возвращение в начале октября застало меня врасплох. Однажды мне стало грустно, и я решила вечером не спешить домой, а посмотреть какой-нибудь веселый фильм. Я позвонила домой и сказала Вере, чтобы она не ждала меня к ужину. И вдруг в кинозале на фоне экрана вижу Руди, шагающего вдоль прохода и высматривающего меня. «Руди!» – закричала я на весь зал. Мы тут же обнялись, прямо как на экране. Руди летел обратно на бомбардировщике. Перед вылетом из Монреаля он послал мне телеграмму, но она пришла только на следующее утро. Его бомбардировщик приземлился в Прествике раньше времени. За одним летчиком-майором, прилетевшим вместе с ним из Монреаля, прислали военный самолет, который должен был немедленно лететь в Бирмингем. Руди предложили занять место стрелка. Он согласился. «Это был самый жесткий полет в моей жизни, – признался Руди, – удержаться на сиденье было невозможно; я держался за пулемет и очень боялся, что нажму какую-нибудь кнопку и он начнет стрелять. Но все обошлось».