Ольга Апреликова - Жуткие снимки [litres]

На экранчике высвечивался чужой номер с непонятным префиксом. Мурка растерянно посмотрела на Митю:

– Брать?

Звонок оборвался. Петя забрал у Мурки телефон, ушел в машину, открыл ноутбук – а через пару минут вернулся:

– Это Подпорожская районная больница.

С острым нарушением мозгового кровообращения Якова Сусанна Ивановна была отправлена из Подпорожья в Волховскую клиническую больницу, а там, не приходя в сознание, скончалась. Судебно-медицинская экспертиза показала, что у нее была патологическая многоплодная беременность (врожденные дефекты всех шести плодов, несовместимые с жизнью), страшнейшая интоксикация на почве приема неизвестных препаратов и укуса гадюки, тяжелое поражение паренхимы печени и, собственно, сам мозговой отек. Спасти не смогли. По дороге в Петербург в Волхове Мурка и предъявившая свидетельство о рождении Янка подписали нужные документы, Швед и Митя сходили в ритуальное агентство, оплатили все необходимое, а через день менеджер агентства прислал справку о захоронении и оговоренный фотоотчет: самый дешевый гроб, деревянный крест, земляной холмик. Венков и цветов не надо.

Больница нашла Мурку только по подписанному словом «дочь» номеру в материном телефоне. Ни соответствующие службы, ни хозяева Семирамиды Мурку не искали. Митя сказал, что такие «уважаемые люди» из-за Семирамиды светиться не будут. А что эту бабью «базу отдыха» разогнали, так, может, им и на руку – уж слишком Семирамида развернулась со своей гадючьей фермой. Сами разберутся. И точно, База отдыха «Цветочек» недели две постояла вроде как пустой, но дед Косолапов, у которого бинокль снова «стал показывать», сообщил, что кто-то там потихоньку копошился, что-то жег, что-то увозили – привозили. Потом приехал автобус с рабочими, те снесли забор, закрасили розовое цветом хаки, отстроили несколько пирсов и площадок для мангалов, начали строить баньки-сауны и приколотили на столбе громадную золотую щуку с надписью «Приют рыбака». А потом грузовик привез несколько лодок, и уж начали приезжать рыбаки. Дед познакомился с управляющим, они попили «пуншику», съездили в лодочке вокруг озера по рыбным местам, и дед был нанят сторожем-консультантом. Янка заставила Шведа клятвенно пообещать, что для рыбалки он найдет себе другие озера. В другом районе. В другой области. Или лучше всего – Тихий океан. Тунец, Хемингуэй и все такое.

Мурка странно быстро забывала пережитое. Как только вернулись в летний душно-звонкий город и окунулись в хлопоты, ей стало казаться, что все, случившееся среди северной природы, сосен до неба, заброшенных деревень, оскверненных церквей, болот и гадюк – было с кем-то другим, не с ней.

И даже Ваську и девочку Элю тоже видел кто-то другой. Не она сама, Марта Катцепрахт, студентка первого курса Академии – третьего августа был приказ о зачислении.

У нее было полно других хлопот и забот. Не до призраков и тоски. Отец поправлялся, и с чувством безвозвратного повзросления его следовало навещать, приносить вкусненькое, не волновать, а подбадривать, по вечерам звонить его жене с отчетом. Та оказалась мила, умна, тактична и, в другом городе с младенцами на руках, была благодарна Мурке, что за супругом есть дочерний присмотр. С отцом отношения складывались совсем новые. Но теплые. Он вызвал нотариуса в палату и подписал доверенность, по которой Мурка могла делать с бабкиной квартирой что угодно, мол, все равно ж надо продавать. И Мурка продала. В тот же день. Работодателям Мити. Теперь неприличному секретному заведению никуда не надо переезжать, и Мурка радовалась, что после занятий в Академии по-прежнему сможет заходить в гости, есть пирожные и рисовать картинки для заработка. Сделку сопровождал сам Митя, и, когда сумма с нужным количеством нулей пришла на отцовский счет, тот так быстро пошел на поправку, что врачи разрешили перевезти его в санаторий под Зеленогорском.

Это оказалось кстати. Потому что нечего было отцу снова заходить в эту квартиру и рисковать здоровьем.

А со всем остальным, кроме заколоченной комнаты, в квартире помогали разбираться все. Петя и Андрюша предложили «зачистить не глядя», но Мурке так жалко было бабку, так стыдно и за себя, и за мать, что она надела респиратор и занялась разбором завалов сама. А Янка пришла помогать. Большую часть тряпья они, конечно, выкинули, но много-много платьев пятидесятых-шестидесятых годов, хорошо сшитых, удивительных, обнаруженных в недрах громадного платяного шкафа – дорого купили винтажные салоны и костюмерный цех киностудии. Киностудия же забрала и сам шкаф, и еще кое-какую мебель, и детскую кроватку с никелированными шариками, и даже довольно облезлый манекен в платье Мальвины, с лица которого Мурка отодрала фотографию девочки-дауна, и аутентичный «советский домашний текстиль» типа ковриков и одеял, и даже неношеную старинную детскую одежду, и ботики, и туфельки. Мурка ужасалась: