Фигль-Мигль - Долой стыд

— Не притворяйтесь! Там, в парке, вы подошли к моей внучке. Я всё видел. И вы видели. И, увидев, сбежали.

Вот видите! Я должен был молчать и ждать, вынуждая его говорить моим молчанием, но напал первым, и не просто от растерянности, как человек, захваченный врасплох, а поразмыслив и решив, что так будет лучше. Я был уверен; я не видел возможности недоразумения. Какое тут могло быть недоразумение? Машенька стояла со своей подругой, он подошёл к ним и заговорил как со знакомыми.

Подозрение охватило меня не прежде, чем он произнёс первые слова.

— Так, значит, — начал он и оборвал себя.

Ах, где ваши уроки, товарищ майор! Я попытался исправить, что можно, и очень плотно закрыл рот. Так мы какое-то время стояли, всё ещё, между прочим, в дверях, и сердито смотрели друг на друга.

— Нет, давайте обсудим, — сказал он наконец и вопросительно повёл рукой, намекая, что хочет пройти.

Я не дрогнул. Укрепился, как адамант.

— Обсудим что?

— Ситуацию. — Очень многозначительным тоном. — Вы, следовательно, в курсе?

Здрасте пожалуйста. Он, выходит, подразумевал существование «ситуации», в которой, предположительно опасно, были размещены он сам, моя внучка и бог знает кто ещё как действующие лица и, вероятно, я как наблюдатель. (Этот момент был не хуже любого другого, чтобы делать наблюдения, раз уж я решил практиковаться.)

Я сказал:

— И?..

Это можно было понять так, что я, по его выражению, полностью «в курсе» и открыт для переговоров. И это можно было понять так, что я, в курсе или не в курсе, крайне недоволен и жду пояснений. А вот как хочешь, так и понимай, подумал я злобно.

Вместе с тем, как озноб после бессонной ночи, нарастала тревога. Вы понимаете, товарищ майор, о жизни дочери и внучки я не знал вообще ничего. Если Машенька угодила в какую-то историю, любое моё слово могло ей навредить. Конечно, я не верил, что она замешана в уголовщину. Политика, неверный выбор друзей — всё что угодно, — её могли, в конце концов, элементарно обмануть, — только не воровство. Простейшее объяснение пришло мне на ум, товарищ майор: внучка всего лишь ходит к психотерапевту — да, увы, к этому молодому человеку, — и узколицый подкараулил её так же, как подкараулил меня. Оставалось выяснить зачем.

— Макс хороший парень. Почему бы ему в самом деле не жениться?

Я не сразу его понял, а когда понял, похолодел. Этот молодой человек, проклятый доктор — жених моей Машеньки! Почему бы это вору и выродку не жениться на моей единственной внучке! Что тут такого!

— Не знаю, насколько вы это одобряете. Вы с ним близки, продолжаете посещать... Можно мне уже наконец?

Ладно. Я провёл его в комнату.

Стоит ли упоминать, что последовавший разговор оставил меня в смятении. Очень сильном смятении, товарищ майор, и никогда ещё я так не жаждал, чтобы вы были рядом. Нет, не ради совета. Все советы я дал себе сам и в преступный сговор с узколицым вступил, широко открыв глаза.

Я прекрасно знаю, что вы меня не осудите. Вы, с вашим двойным опытом предательства — друга и присяги, — лучше всех должны понимать, что никаких угрызений совести я не чувствовал. Ни малейших! Мои мотивы были ясны и достаточны. Уверенности в том, что намеченное окажется мне по силам, у меня не было, но когда она была. Меня не нужно было успокаивать или в чём-то разубеждать.

Приязнь и сочувственный интерес, которые я испытывал по отношению к этому молодому человеку, исчезли в мгновение ока; я больше не хотел ему помогать и перестал находить в нём какое-либо сходство с нашим другом. Вор на доверии! Хам! Всё это очень хорошо для психологического этюда, знакомства с нравами или неспешных упражнений в солилоквии — дымом и тенью от дыма растворились этюды и нравы, как только возникла непосредственная угроза благополучию моей семьи. (Даже если я сам из её жизни исключён.) Принять такого в семью? На моём месте вы бы не задумываясь открутили наглецу голову, и возражения ваши, которые предвижу, должны касаться технической составляющей.

Да, она выглядела небезупречно. С другой стороны, это был простой и разумный план. (Закрываю глаза на последствия большинства разумных планов.) На очередном сеансе я должен был подлить этому молодому человеку отраву из флакончика, дождаться, пока он уснёт, впустить узколицего и, по желанию, наблюдать развитие событий или отправляться восвояси.

(Товарищ майор, а я вам говорил, что этот молодой человек злоупотребляет? Пьёт понемногу, но постоянно, причём сдабривая алкоголь таблетками. Меня — возможно, клиентов вообще — он не стесняется. Когда его глаза наливаются кровью, толстое тело неуклюже обмякает и во всех словах и взглядах сквозит сдавленная злоба, я неизбежно вспоминаю Германа. Тот, конечно, был алкоголик другого стиля, и его ненависть прорывалась наружу. Герман ведь вас ненавидел, товарищ майор. Для него КГБ постепенно стал опорным пунктом мирового масонства, а вы лично — неверным слугой зла. С ударением на неверность. Это тоже любопытно и многое говорит о человеке: кто-то снисходительнее, чем на идейных и преданных, смотрит на циничных карьеристов, кто-то другой не может не презирать улыбчивый бесстыжий конформизм. С чего он решил, что вы служите злу не на совесть? Из-за вашей полудружбы с тем молодым человеком, возможно; из-за того побоища на Карповке; из-за того что я, которого Герман презирал, питал к вам очевидную слабость. Герман, так получилось, был единственный, кто знал или догадывался, как часто мы трое встречались, и, поскольку природа не обделила его воображением, мог раздуть эти встречи до размеров полновесного заговора. А его туда не брали! Здесь не то что доносы писать начнёшь.)