Фигль-Мигль - Долой стыд

— Он тебе что, совсем не понравился? А мне показалось...

— Как он мог мне понравиться? Фашист, гопник и малолетка!

Я, в отличие от Машечки, прекрасно вижу, кто гопник, а кто нет, потому что для неё это всего лишь слово, а для меня — жизненная данность. Взять хотя бы соседей по прежней моей съёмной жилплощади, или Светкиного, или предыдущего у мамули — если представить, каким этот предыдущий был двадцать лет назад, пока не прошёл путь от мелкой гопоты до взрослого жлоба. Машечка не понимала, в каком прекрасном и труднодоступном мире живёт, и могла называть гопником бедняжку Павлика, который и сам называл гадюшником невинное креативное пространство, потому что настоящих гадюшников никогда не видел. В этом они были очень похожи и одинаково не ценили культурную атмосферу, в которой выросли и жили они сами, и их родители, и дедушки-бабушки, наверное, тоже.

Кстати: «прокл» и «кб» оказались не прокладками, а проклятыми каблуками. О том-то и речь.

Павлик позвонил через два дня, сообщил, что на них завели дело о хулиганстве, и позвал нас на лекцию в Фонд Плеве.

— Как ты думаешь, Аля, Маша согласится?

Он стал называть меня Алей вслед за Машечкой, и ни его, ни её я не поправляю, хорошо понимая, как должно их смущать имя Анжела. Ах, мамуля! С такой любовью выбрала самое красивое, самое блестящее, а люди, которые мне нравятся, смотрят на эту красоту примерно так же, как они смотрят на люрекс на кофточке.

Я ответила в том смысле, что у Машечки нет острых причин не соглашаться, но когда дошло до дела, она заупрямилась не хуже Максимчика. (Максимчику я хотела предложить пойти с нами, но открыла рот и тут же закрыла: видно же, что человеку не до публичных лекций, даже если вдруг он ненавидит их не так сильно, как театры и выставки. И откуда берётся столько всего ненавистного в такой благополучной жизни?)

Так вот, заупрямилась и говорит:

— Помимо всего прочего, это просто глупо. Старшие сёстры с братцем-второгодником. Отрядили, значит, родители в выходной прогуляться.

— Нет, это будет в среду. И какой же Павлик второгодник? Он учится в аспирантуре.

— И старшая сестра — не сестра.

— Я — да. А на тебя он смотрит как на девушку.

— И что же в этом хорошего?

Наберись я сил сказать правду, то ответила бы, что Машечке необходимо общаться с приличными молодыми людьми, даже если ни за кого из них она прямо сейчас не собирается замуж. Общение с приличными молодыми людьми удерживает девушку от совершения многих глупостей.

— Ты так выразительно молчишь! О чём хоть лекция?

— Что-то про спецслужбы в царское время.

— Приехали. Ну конечно, чего другого ожидать от Фонда Плеве.

— Он какой-то отставной генерал?

— Кто?

— Ну Плеве этот, из Фонда.

— ...Аля, Плеве не из Фонда. Плеве умер сто лет назад, ещё до революции. Это Фонд его... почитателей.

— И кем он был, пока не умер?

— Министром внутренних дел. Его убили.

— Бедняжечка. А за что?

— Сопротивлялся прогрессу. И те, кто называет в его честь свои сходки, думают, что тоже сейчас сопротивляются.

— ...Так, может, всё-таки сходим, пока они ещё живы?

Конечно же, мы пошли.

Лекция мне очень понравилась. У лектора была такая правильная культурная речь, а люди в зале, прилично одетые и спокойные, сидели тихо и слушали с вниманием. Потом задавали вопросы, и я свои хотела написать на бумажке, но постеснялась ляпнуть какую-нибудь дремучую глупость. Я читаю книжки, но почти наугад и без системы, так что всё это скорее озадачивает, чем просвещает. И за рекомендациями обратиться некуда: Максимчик отфыркивается, а рецензенты онлайн, по-моему, сами в положении людей, которым нужна помощь.

Когда всё закончилось, расходиться не торопились. Одни подошли к лектору, другие здоровались и разговаривали друг с другом. Я порадовалась, что рядом с нами Павлик, который со всеми знаком. Не люблю противное чувство, будто я непрошено вторгаюсь.

Зальчик был небольшой и очень приятный, стулья обиты бархатом, бархатные шторы — натурально филармония, и такой покой во всём, такая прочность. Я часто представляю людей, у которых большая часть времени проходит в подобных местах — не досуг, а рабочие часы, — и пытаюсь вообразить, что они чувствуют, как смотрят по сторонам, когда выходят на улицу и едут к себе домой куда-нибудь в спальные районы.

Но, может быть, им не приходится ехать, все они живут здесь же неподалёку, в центре, в оставшихся от прабабушек квартирах со старой мебелью. Теперь меня знакомили с ними, женщины улыбались, высокий чопорный старик оказался профессором и — я ведь так и знала! — дедушкой Павлика. Услышав Машечкину фамилию, он поднял брови и спросил, кем она приходится Антону Лаврентьевичу, и всё было в точности как в английских книжках, где люди одного круга, стоит им случайно столкнуться в далёких странах, мгновенно устанавливают общих знакомых и даже родственников.