Фигль-Мигль - Долой стыд

Откуда не откуда, а что бы Штык ни пообещал этому человеку, сделать он всё равно ничего не мог — один, без нас.

— Замечтались, дорогой товарищ? Со мною тоже бывает.

— ...С Демократическим Контролем у вас какие отношения?

— Рабочие.

— С чего бы им за вас заступаться?

— Видимо, с того, что они даже идеологическим врагам не отказывают в праве на демократические процедуры, — сказал он, издеваясь.

— А что насчёт Имперского разъезда? Тоже работаете?

— Я? Нет, не работаю. С ними должны работать вы. — Он посмотрел в небо, светлым серым клочком сквозившее над тёмно-серым колодцем двора. — Сопоставьте масштаб. ДК — серьёзная организация, с которой сочли возможным заключить соглашение спецслужбы. Импр — пародийная шайка-лейка, курьёз, конфуз. Спутаться с такими? Для этого существует телевидение.

— Что, если они вас ненавидят и решили припугнуть?

— Почему именно меня?

— Из-за репутации. Ваше прошлое...

— Моё прошлое! — Он улыбнулся, и это была хорошая улыбка: смелая, грустная. — Знаете, я чувствую себя Львом Тихомировым. Твердолобые в правом лагере его так и не приняли. Презирали за ренегатство. Им было всё равно, что он перешёл на их сторону. Верность раз принятым убеждениям, понимаете ли. Что же они апостола Павла не презирают? Или Хлодвига?

— ?..

— Ну этот, «поклонись тому, что сжигал, сожги, чему поклонялся». Король франков, которого взял в оборот святой Ремигий.

— Наверное, про Хлодвига они не знают. Или про Тихомирова. Да и про Меншикова тоже. Я вот всё не могу понять: почему Меншиков?

— Меншикова, — сказал он неохотно, — погубила не жадность. Не размах воровства. Кого это в России губил размах воровства как таковой? Захотел быть владычицею морскою — на том и погорел.

— А вы, надо понимать, не хотите?

— А я, надо понимать, эту сказку читал внимательно. Чтобы захотеть быть владычицей морскою, сперва нужно стать царицей. Я скромный человек и вполне удовлетворился бы новым корытом. Так оно надёжнее. Смеётесь? Наши-то царицы девяностых чем кончили?

— ...Не мог ли тогда эту картинку прислать сам Меншиков? Условный Меншиков, хочу я сказать. Напомнить о себе – –

— И о том, что я его предал? И кто же это? Борис Абрамович с того света?

— А вы его?..

— О да, и не только я.

Мы расстались дружески, он — прикидывая, как меня объегорить, я — на чём его подловить. Что за слепота напала на Штыка, как он мог так подставить себя и всех нас. Никакой союз со Станиславом Игоревичем был невозможен, простое знакомство — опасно.

Я не удивился, когда на выходе меня остановил пожилой дядя в бороде и костюме. Он держался с деревянной неуклюжей корректностью и явно страдал: то ли я казался ему недостойным, то ли предмет разговора.

— Простите, что задерживаю, — сказал он, — но это ведь вы из Комитета по борьбе с экстремизмом? По поводу?..

— Прискорбного происшествия с участием Меншикова, — легкомысленно сказал я.

— Прискорбное происшествие, — повторил он мрачно. — Прискорбно внимание, которое уделяют этому происшествию, я бы сказал. Если из-за каждой неумной выходки... Простите, я не представился. Пётр Николаевич Савельев, историк. Профессор нашего университета.

Савельев — не самая редкая фамилия, но я должен был насторожиться. А вместо этого — нет мне прощения — тормознул.

— Это бросает тень на Фонд, — продолжал он.

— Ну Фонд-то здесь при чём?

— Комическую тень. Тень фарса.

Заподозри я только, уж нашёл бы, что сказать дедушке комического идиота Павлика про гиньоли и фарсы. А так сказал:

— Смотрите на это философски. Для действующих лиц фарс всегда предпочтительнее трагедии.

Он стал ещё деревяннее: перешёл в разряд древесины самых твёрдых пород.

— Это зрителям ничего не стоит смотреть философски, а действующие лица, если только они дорожат собственной честью, не могут себе такого позволить.

— Ну а по существу?

— А по существу я думаю, что Станислав Игоревич посылает себе эти угрозы сам!

— Зачем?

— Это всегда делается с одной целью. Привлечение внимания.

Я и сам, между прочим, так думал. На собственной фотке написать «иуда», пририсовать рожки, отойти в сторонку и поглядеть, что из этого получится — такое было в стиле специалиста.

— Я не двуличен, и всё это готов в глаза повторить Станиславу Игоревичу... да он и без того прекрасно знает, какого я о нём мнения. Наверняка сейчас ликует: как же, поставил Фонд в неловкое положение. Злой человек, помимо всего прочего. Очень ядовитый и злой.