Рассел Хобан - Лев Боаз-Яхинов и Яхин-Боазов. Кляйнцайт [litres]

– Фильтр, – сказала Сестра, устанавливая гарнитуру.

– Они в другое крыло за ремнем пошли, – сказала сиделка и отправилась за фильтром.

– Я немного могу повертеть, – сказала Сестра.

– Ничего, – ответил Кляйнцайт. – Я сам.

Пых, пых, пых, пых, зарядил Шварцганг медленно и ровно.

Вернулась сиделка с новым фильтром, установила его.

Сестра села у койки, глядя на Кляйнцайта. Тот вращал колесико, глядя на Сестру. Никто ничего не говорил.

Кляйнцайт вспомнил. Пятнадцать, двадцать лет тому. Женат. Первая квартира, полуподвал. Жаркое лето, окна постоянно распахнуты. Каждый день приходил здоровенный ободранный котяра и мочился на постель. Однажды вечером Кляйнцайт его убил – загнал за сундук и удушил подушкой. Труп унес на руке в наволочке, вывалил в воду.

Небо светлело. Марио Каварадосси мерял шагами зубчатые стены тюрьмы Сант-Анджело, пел «E lucevan le stelle» [20] «Сияли звезды» ( ит .), пер. Д. Митрофановой. . Кляйнцайт рыдал.

– Вот ремень, – произнесла Сестра, присоединила его к колесам, пока Кляйнцайт вращал. Сестра включила насос.

Равномерные звуки аппарата Шварцганга возобновились. Кляйнцайт взглянул на свою руку, улыбнулся.

Пых, пых, пых, пых, зарядил Шварцганг.

Черное завывало в тоннелях, рельсы с плачем бежали от поездов. Что б ни жило, ходя вверх тормашками в бетоне, оно прикладывало свои лапы против стоп людей, стоявших на перроне, свои холодные мягкие лапы. Одно, двое, трое, четверо, мягко переступая вверх тормашками громадными мягкими холодными лапами в ледяной тишине. Подземка произносила себе слова, имена. Никто не слушал. Шагами покрывались слова, имена.

Сестра в Подземке, ходит по коридорам. С разнообразными интервалами к ней подбирались трое мужчин средних лет и двое молодых, она отвергла все предложения. Раньше молодых было больше, подумала она. Начинаю сдавать. Скоро тридцать.

Возник какой-то рыжебородый, вытащил из одной своей хозяйственной сумки котелок, протянул ей полями вверх. Прохожие смотрели на него, смотрели на Сестру.

– Волшебная шляпа, – произнес Рыжебородый. – Подержи-ка в руке вот так и сосчитай до ста.

Сестра держала шляпу, считала. Рыжебородый вынул из кармана губную гармошку, заиграл «Ирландского бродягу» [21] «The Irish Rover» – ирландская народная песня, приписывается Дж. М. Крофту. . Когда Сестра досчитала до девяноста трех, кто-то бросил в шляпу десять пенсов.

– Прекратите, – сказала Сестра Рыжебородому. Бросили еще пять пенсов.

Рыжебородый положил гармошку в карман.

– Уже пятнадцать пенсов, – произнес он. – С тобой я б нажил состояние.

– Придется без меня, – ответила Сестра, отдавая ему шляпу.

Рыжебородый взял ее в руки, но обратно в хозяйственную сумку класть не стал.

– Ее принесло мне в руки однажды в Сити ветреным днем, – сказал он. – Дорогая шляпа, как новая. От Судьбы, от Дамы Фортуны. Денежная шляпа. – Он потряс ею, внутри звякнули пятнадцать пенсов. – Она хочет, чтоб ты ее держала.

– Но я не хочу ее держать.

Глаза Рыжебородого стали как глаза пупса на продутом ветрами пляже.

– Ты не знаешь, – произнес он. Покачал головой. – Не знаешь.

– Чего я не знаю?

– Взбучка завтра в раскладе.

– Вероятно, да. Но так было всегда, а люди живут себе дальше, – сказала Сестра.

– Буча, – сказал Рыжебородый. Глаза у него выглядели обычно, он сунул пятнадцать пенсов себе в карман, котелок надел на голову. – Смехота, – сказал он, приподнял перед Сестрой котелок, пошел прочь.

Сестра двинулась в другую сторону, села в поезд на перроне северного направления.

Когда она вышла из Подземки и направлялась к больнице, на пути у нее оказалась стройка. Там стояла времянка, к ней прислонялись треноги железных труб и белосиние знаки со стрелками в разные стороны. Красные фонари «бычий глаз» хохлились по-совиному. На мостовой валялась сияющая каска.

Сестра пнула ее, особенно не приглядываясь. Затем поддела еще раз, заметила ее. Что делает сияющая каска сама по себе посреди мостовой? – сказала Сестра. Подняла ее, зажала под мышкой, огляделась, криков не услышала. Бывают дни, когда ничего, кроме шляп, сказала она, вошла в больницу с каской под мышкой.

Невыносимо спокойное безмятежное улыбчивое дешевое вульгарное бесчувственное неоклассическое голубое небо. Сапфо! – громыхало небо. Гомер! Храбрый Кортес! Нелсон! Стремите, волны, свой могучий бег! [22] Дж. Г. Байрон, «Паломничество Чайльд-Гарольда», Песнь 2, CLXXIX, пер. В. Левика. Свобода, Равенство, Братство! Давид! Наполеон! Фрэнсис Дрейк! Промышленность! Наука! Айзек Ньютон! Дни человека кратки и полны печалью [23] Фраза из неопубликованной рукописи американского хирурга и «отца» остеопатии Эндрю Тейлора Стилла (1828–1917). . Можешь ли ты удою вытащить левиафана? [24] Иов 40:20. 308 Расселл Хобан