Рассел Хобан - Лев Боаз-Яхинов и Яхин-Боазов. Кляйнцайт [litres]

– Или трус, – сказал Кляйнцайт. Сестра еще поплакала, опять поцеловала его, вернулась к своим обязанностям.

Тусклый свет, поздний час. Кляйнцайт перекатился, пошарил под койкой. Пс-ст, произнес он. Ты там?

Ху ху, отозвалась Смерть, схватила его руку черной косматой лапой. Еще друзья?

Еще друзья, ответил Кляйнцайт.

Я не пыталась с тобой ничего сделать, сказала Смерть. Просто напевала себе под нос, честно.

Я тебе верю, сказал Кляйнцайт. Бывает.

Чем-нибудь могу помочь? – спросила Смерть.

Не прямо сейчас, сказал Кляйнцайт. Просто, знаешь, далеко не отходи.

Обслуживание круглосуточное, сказала Смерть.

Кляйнцайт вновь перекатился на спину, поглядел в тусклый потолок, закрыл глаза. Расскажи мне еще про Орфея, сказал он. Орфей ли я?

Я, повторил Лазарет. Я, я, я. Какая все это ерунда. Как какой-то Я может быть Орфеем? Даже Орфей не был Я. Я нечего здесь делать. Понимание твое не так крепко, как я думал.

Я нездоров, сказал Кляйнцайт. Будь со мной терпелив.

Терпеливей меня ты никого не найдешь, сказал Лазарет. Терпение – мое отчество.

А крестили тебя как? – спросил Кляйнцайт.

Я не христианин, ответил Лазарет. Терпеть не могу все эти новомодные религии. То была просто фигура речи, у меня нет ни имени, ни отчества. У нас, у больших, обычно только одно: Океан, Небо, Лазарет и так далее.

Слово, сказал Кляйнцайт. Подземка.

О да, промолвил Лазарет.

Расскажи мне еще про Орфея, попросил Кляйнцайт.

Когда Орфей всего себя вспомнил, сказал Лазарет, члены его сошлись воедино так гармонично, что он заиграл на своей лютне и запел с громадной силой и красотой. Никто никогда не слышал ничего подобного. Деревья и все такое, знаешь, даже камни, они просто срывались с места и перемещались туда, где он. Иногда за камнями и деревьями Орфея было и не разглядеть. Он настроился на большие вибрации, видишь ли, он и песчинки, и частички облаков, и цвета спектра – все вибрировали едино. И конечно, от этого он стал невообразимым любовником. Кришна с его пастуш́ ками Орфею и в подметки не годился.

А как же Эвридика? – спросил Кляйнцайт. Как они встретились? По-моему, ни в одной истории про это не рассказывается. Я знаю только, что она отправилась в Подземное царство после того, как умерла от укуса змеи.

Снова школярская чепуха, сказал Лазарет. Орфей встретил Эвридику, когда проник в нутро всего. Эври-дика была там, потому что там она жила. Ей не нужно было змеиного укуса, чтоб туда отправиться. Орфей силой своей гармонии пронзил мир, попал в нутро всего, в то место, что под местами. Подземное царство, если тебе угодно так его назвать. И там нашел Эвридику, женскую стихию, дополняющую его самого. Она была Инь, он был Ян. Что может быть проще.

Если она жила в Подземном царстве, зачем ему понадобилось ее оттуда выводить? – спросил Кляйнцайт.

А, сказал Лазарет. В том-то и суть орфического конфликта. Оттого-то Орфей и стал тем, что есть, вечно в настоящем, никогда в прошлом. Оттого-то упрямая слепая голова вечно плывет через океан к устью реки.

Отчего? – спросил Кляйнцайт. В чем конфликт?

Орфея не устраивало просто быть в нутре всего, в месте под всеми местами, сказал Лазарет. Гармония привела его к бездвижности и спокойствию в середке, а он такого вынести не может. Нирвана ему не по вкусу. Он хочет вернуться наружу, хочет, чтобы опять камни и деревья водили вокруг него хороводы, хочет, чтоб их с Эвридикой видели вместе в шикарных ресторанах и все такое. Естественно, он ее теряет. Она больше не может выходить наружу точно так же, как он не может сидеть внутри.

Так он не терял ее, обернувшись? – спросил Кляйнцайт.

Такое вот, конечно, приплетают, произнес Лазарет. Но оглядывайся или не оглядывайся – большой разницы не составит.

Что случилось потом? – спросил Кляйнцайт.

Все вновь идет по кругу, ответил Лазарет. Орфей скорбит, куксится, больше не желает ходить на вечеринки, не клеит местных баб, они говорят, что он педик, одно ведет к другому, его раздирают на куски, и вот по реке вновь плывет голова, устремляясь к Лесбосу.

Что все это означает? – спросил Кляйнцайт.

Как это может означать? – сказал Лазарет. Значение – предел. А никаких пределов нет.

Ночь, ночь, ночь. Имманентность ночи. Неограниченные запасы резервов ночи в часах. Неумолимы часы эти, их стрелки никогда не устают. Напыщенны в своей неуклонной точности: в минуте шестьдесят секунд, в часе шестьдесят минут, в сутках двадцать четыре часа. Одинаково для нищего и миллионера, старого и малого, больного и здорового.