Рассел Хобан - Лев Боаз-Яхинов и Яхин-Боазов. Кляйнцайт [litres]

Далее следовали страницы шикарных цветных фотографий. Кляйнцайт рассмотрел «Спортсмен», обитый натуральной свиной кожей (вкладка, выполненная в цвете вашей Команды по выбору), «Дипломатическую службу», где снаружи тисненный золотом черный сафьян, а внутри муаровый шелк (за дополнительную плату обивка цветов национального флага), «Сити» с массивными серебряными ручками, вручную выкованными в виде сложенных зонтиков, «Пассаты» – тиковое дерево с латунной фурнитурой, ручки из манильского каната с турецкой оплеткой. «Самые гибкие условия для покупки в кредит, – гласил каталог. – “Быстр-Упак (отдел продаж) Лтд.”, Блюйуэлл, Хертфордшир. Изгот-ли детских колясок “ПокажиКа”, контрацептивов “ОтвратиКа”, вспомогательных средств для секса “ПапАй” и бандажей “КрепКо”. Подразделение “Напалм Индастриз”».

Кляйнцайт вернул каталог Ноксу.

– Я писал эту рекламу, – сказал он.

– Да ну! – произнес Нокс. – Серьезно?

– Да, – ответил Кляйнцайт. – Я делал рекламу для «Аналь Петролеум Вазелин». «Напалм Индастриз» – одно из их подразделений.

– Вам скидка полагается, как считаете? – спросил Нокс.

– Уже нет. Меня уволили.

Нокс покачал головой.

– Невезуха, – произнес он. – Сырополз считает, что нам удастся втащить их в Национальное Здравоохранение. Пишет в министерство.

– Где вы взяли каталог? – спросил Кляйнцайт. – Коммивояжер приходил?

– Зять Сырополза, – ответил Нокс. – Сказал, что мог бы пробить групповую скидку. Вполне знающий малый. Говорил, что можно ожидать роста цен на кладбищенские участки. Спекулянты налетели и все такое. Какой-то большой консорциум, «Метрополь», что ли, уже скупил два или три кладбища получше.

– «Некрополь», – сказал Кляйнцайт. – «Городские Концепции Некрополь». Тоже один из моих клиентов.

– Скажите-ка, – произнес Нокс. – Какие внушительные у вас связи были, а? Сыроползов зять говорит, сейчас пора покупать, и я бы решил, что этим уж точно стоит поинтересоваться. Такое обычно откладываешь на потом, а затем раз – и поезд ушел.

– У вас случайно нет какого-нибудь неприличного журнальчика? – спросил Кляйнцайт.

– «Все звезды дрочки» сойдет? – спросил Нокс, протянул журнал Кляйнцайту. НОВЫЕ МОДЕЛИ, НОВЫЕ ПОЗЫ! ДРОЧКА МЕСЯЦА ЛЮБТА ДЬЮИТТ, ЦВЕТНОЙ РАЗВОРОТ БЕЗ РЕТУШИ.

– Прелесть, – сказал Кляйнцайт, погрузился в волосы на лобке Любты Дьюитт, обнаружил, что на глазных яблоках у него время от времени глазурью проступает изображение доктора Буйяна. Это они могли б и заретушировать, подумал он, попытался вызвать в уме ту песенку Смерти, какую он не вполне расслышал, осознал, чем именно он занимается, попробовал не вызывать ее в уме. Подло, подумал он. Надо быть осторожней. С его койки не видать никаких аэропланов. Ужасающее солнечное дневное небо. Когда Наполеон говорил о двухчасовой храбрости, он мог иметь в виду лишь два часа пополудни, подумал Кляйнцайт. Два часа ночи – ничто по сравнению. Любта Дьюитт, 43-25-37, была «Мисс Литые Авры» в этом году, ее любимая книга – «Бхагават-Гита», она играет на цимбалах и учится на стоматолога. Зубы, ради всего святого!

Ты неправильно меня понял, произнес Лазарет. Я не намерен тебя пожирать.

Но ведь это тебя не остановит, отозвался Кляйнцайт.

Ах, – произнес Лазарет. Понимание твое – крепче прежнего. Если в природе вещей этому суждено случиться, ты же поймешь, правда, что это лишь в природе вещей?

Вполне, ответил Кляйнцайт.

Хорошо, сказал Лазарет. Теперь, раз мы несколько разрядили обстановку, можем немного и поболтать.

О чем? – спросил Кляйнцайт.

Об Орфее, сказал Лазарет. Ты знаешь историю?

Конечно, знаю, сказал Кляйнцайт.

Расскажи мне ее, сказал Лазарет.

Своей лирой Орфей творил деревья и все такое, сказал Кляйнцайт. А потом Эвридика в Подземном царстве, он чуть было не вывел ее наружу своей музыкой, но оглянулся и потерял ее. Не нужно было ему оглядываться.

Так я и думал, сказал Лазарет. Дребедень школярская. Давай-ка приглядимся к Орфею. Я не утверждаю, что у истории есть начало, я даже не утверждаю, что это история, – истории, они как узелки на веревке. Однако есть место, время, откуда я хочу приглядеться к Орфею.

Продолжай, сказал Кляйнцайт. Я слушаю. Он наблюдал за вспыхами на экране, слушал, что говорил Лазарет. Пролетел аэроплан, вдалеке.

Безмолвие, произнес Лазарет. Безмолвие и отделенная голова Орфея, безглазая, разбухшая и гниющая, почернелая и жужжащая от мясных мух, лежит на пляже в Лесбосе. Вот она, вымытая на золотой песок под ярко-синим небом. Такая маленькая с виду, потерянная и почерневшая Орфеева голова! Ты замечал когда-нибудь, до чего маленькой выглядит голова человека, когда она больше не на его теле? Воистину достойно удивления.