Катя Миллэй - Море спокойствия

Но не могу. Когда мы замираем, я прислоняюсь лбом к ее лбу и начинаю прощаться.

Если я не скажу сейчас, то не скажу, скорее всего, никогда и просто останусь до завтра, тем самым дав ей возможность утвердиться в своем желании ехать со мной. А себя уговорю, что так и надо.

– Я уезжаю сегодня, – говорю я и жду.

– Хочешь, я поеду с тобой? – спрашивает она так тихо, будто не хочет, чтобы я услышал.

– Да. – Ответ честный, пусть и противоречит тому, что я собираюсь сказать дальше. – Но ты не должна ехать.

Она кивает, как если бы тоже думала об этом, и понимает, что это правда. Но, как и я, не хочет этого признавать.

Она показала мне те фотографии, дала прочитать свои записи в тетрадях, и теперь я знаю все, что известно ей. Но по-прежнему не знаю, как ей помочь. Не понимаю, как ей удавалось жить с этими мыслями каждый день и не потерять рассудок.

– Тебе нужно остаться здесь и попытаться, я не знаю, оклематься. Да уж, звучит по-дурацки. – Конечно, по-дурацки, а что в этом случае будет лучше сказать? Поправиться? Выздороветь? Все уладить? Как будто у нее сломана нога. Или она обычный рабочий. Возможно, меня стоит ненавидеть за такие мысли, но в глубине души я знаю: когда она поправится, выздоровеет, все уладит, я буду ей больше не нужен. Она может измениться настолько, что мы перестанем друг друга узнавать, если вообще когда-то знали. Тогда наше расставание уже не будет временным.

Если бы всего этого не случилось, она бы до сих пор жила в своем Брайтоне – прекрасная, талантливая, недосягаемая. А я – самый обычный негодяй, поскольку, зная всю правду о ней, не могу об этом сожалеть. Ведь это значит сожалеть о нашей встрече, а это уже выше моих сил.

Мы оба знали в душе, что, не будь мы настолько изломаны, нам бы не суждено быть вместе. Нас связал жизненный опыт, который никто не желал пережить. А когда она немного придет в себя, меня ей уже, возможно, станет недостаточно. Она захочет найти того, чья жизнь не столь трагична, как ее собственная. И это буду не я.

Размышляя обо всем этом, я хочу отмотать время и вернуться туда, где сказал «да». Да, поедем со мной. Мы будем играть в семью, печь печенье, мастерить стулья, и жизнь будет прекрасна. Но раз уж я начал этот разговор, отступать некуда; надо идти до конца.

– Я сейчас скажу тебе кое-что, и оно, наверное, прозвучит не слишком приятно или красноречиво. Возможно, я даже буду нести всякую чушь, но ты просто позволь мне сказать, ладно? Выслушай меня.

Она с нежностью смотрит на меня. Уголки ее губ чуть приподняты.

– Ты всегда меня выслушивал, каждое слово. Даже когда я ничего не говорила. Поэтому я выслушаю все, что ты скажешь, Джош.

Ее слова будто разрезают последнюю ниточку, удерживающую меня, и я говорю:

– Может, когда-нибудь ты вернешься. А может, не вернешься никогда, и это будет ужасно, но так больше нельзя. Нельзя все время жить с чувством вины, ненавистью к себе и прочей фигней. Я не могу на это смотреть. Твоя ненависть к себе вынуждает меня тоже тебя ненавидеть. Я не хочу тебя терять. Но предпочту потерять, если так ты сможешь стать счастливой. Думаю, если сегодня ты уедешь со мной, то никогда не обретешь нормальную жизнь. А если будет плохо тебе, то и мне будет плохо. Мне нужно знать, что для таких людей, как мы, есть способ стать нормальными. И не просто стать нормальными, а счастливыми, и такой способ есть, мы просто его еще не нашли. Наша жизнь должна стать лучше. У нашей истории должен быть более радостный конец. Потому что мы этого заслуживаем. Ты этого заслуживаешь. Даже если в конце ты не вернешься ко мне.

Последние слова сдавливают мне горло, лишают легкие воздуха. Глаза начинает щипать. Говоря это, я мысленно пинаю себя. Велю заткнуться и просто удержать ее. Обнять, поцеловать, сказать, что все будет нормально, даже хорошо, потому что я об этом позабочусь. Сказать, что с ней все в полном порядке. Закружить ей голову красивой ложью. Но не могу. Я уже и раньше расставался, и сейчас справлюсь. Однако почему-то это расставание дается мне труднее остальных, ведь при желании я мог бы его предотвратить, раз уж мы прощаемся по моей инициативе. Оно несет за собой выбор, который другие не предполагали. И сколько бы я ни уговаривал ее остаться здесь, как бы ни понимал этой необходимости, я по-прежнему хочу, чтобы она решила уехать со мной. Послала к черту здравомыслие, лечение, расставание. Сказала, что ей нужен только я, чтобы почувствовать себя счастливой, цельной и живой. Но мы оба знаем, что это не так. Сегодня она скажет мне «прощай», а я буду вынужден ее отпустить. И никто из нас не знает, вернется ли она когда-нибудь.