Катя Миллэй - Море спокойствия

Всякий раз, как я спрашивала у нее, почему я не могу ничего вспомнить, она отвечала, что это вполне естественно. Как и все в этом мире, не правда ли? По ее словам, мой мозг оберегает меня от того, с чем я еще не готова столкнуться. Разум никогда не подвергнет меня такому стрессу, с каким я не смогу справиться. Я обязательно все вспомню, когда достаточно окрепну. Нужно лишь набраться терпения. Только трудно проявлять терпение, когда все вокруг забывают о нем.

Пусть все и соглашались с тем, что провал в памяти – это естественная реакция организма, но задавать вопросы не переставали. И полиция, и моя семья, и психотерапевты постоянно спрашивали об одном. Ты что-нибудь помнишь? И мой ответ был неизменен. Нет. Я ничего не помню. Совсем ничего из того, что произошло в тот день.

Но однажды мой разум, видимо, решил, что я готова, потому что ко мне вдруг вернулась память – я вспомнила все и в тот же день перестала отвечать. Наверное, мой мозг ошибочно посчитал меня окрепшей, но отказаться от этих воспоминаний уже было нельзя.

До тех пор, пока память не вернулась, я не видела ни одного кошмара. Как только в голове проявилась картина случившегося, избавиться от нее уже было невозможно. Она приходила ко мне каждую ночь, будто мстила за потерянное время. Я просыпалась вся в поту, дрожа от воспоминаний пережитого ужаса, и не могла ни с кем поделиться причиной.

Тогда я начала писать. Я извлекала из сознания каждую подробность и изливала ее на бумагу, чтобы память больше не имела надо мной власти. Я чувствовала себя преступницей. Будто своим молчанием совершала некое преступление и еженощно ждала, что кошмары вернутся и призовут меня к ответу. В попытке избавиться от их давления я исповедовалась сама себе. Каждую ночь писала в своей тетради. Слова стали жертвой, которую я приносила ежедневно в обмен на сон без сновидений.

И они никогда меня не подводили.

Уже второй раз за эту неделю мы с Джошем приходим к Лейтонам на ужин. Здесь же мы отмечали и День благодарения. Уверена, мы оба, как истинные нелюдимы, с большей радостью остались бы дома у Джоша, заказали бы пиццу и мастерили в гараже, но миссис Лейтон невозможно отказать. Ее приглашение было не просьбой. А требованием. К тому же празднование сильно отличалось от обычных воскресных ужинов. На нем присутствовали многочисленные дедушки и бабушки, двоюродные братья и сестры, тети и дяди, а также случайные гости вроде нас с Джошем. Большую часть вечера мы прятались в комнате Дрю, поскольку Джош, как и я, не любит обниматься, а эти люди просто обожают стиснуть тебя в объятиях. Причем все до единого.

Когда все уселись за стол с фарфоровой посудой, вазой с цветами по центру и сложенными в виде лебедей салфетками, я сфотографировала его на телефон и отправила снимок маме, чтобы она знала, что в этот день я не одна. Хотя не знаю, стало ли ей от этого легче. Ведь праздничное застолье в кругу чужой семьи может не принести нужного утешения.

В школе всю неделю были каникулы, поэтому последние девять дней, кроме Дня благодарения, мы только и занимались тем, что мастерили. Погода стояла чудесная, влажность низкая, поэтому я, выйдя на подъездную дорожку, покрывала лаком получившиеся изделия. Нам наконец удалось выявить то, что у меня выходит лучше, чем у Джоша. Хотя он совсем не против: полировать мебель ему нравится еще меньше, чем шлифовать.

Все это время мы никуда не ездили, за исключением дома Дрю, продуктового и строительного магазинов. Почти целый день мастерили мебель, в три часа шли смотреть обожаемый Джошем «Главный госпиталь», готовили ужин, еще плотничали, шли на пробежку и ложились спать.

Это была идеальная неделя. Жаль, что уже наступило воскресенье.

– Сегодня у нас музыку выбирает папа. – Миссис Лейтон пытается удержать в одной руке поднос с дважды запеченным картофелем и в другой – графин с водой.

– А разве не Дрю? – спрашивает Сара, раскладывая на столе последние столовые приборы.

– Зря стараешься. Дрю выбирает на следующей неделе. А сегодня моя очередь. – Дабы поддразнить дочь, мистер Лейтон разражается безумным смехом. Я улыбаюсь, потому что эта картина напоминает мне поведение собственного отца. Затем он открывает шкафчик с компакт-дисками, просматривает их, вытаскивает один и вставляет в проигрыватель.

Мне достаточно всего трех нот, чтобы узнать зазвучавшую мелодию – соната Гайдна. Я знаю ее наизусть. Я проигрывала ее тысячу раз, готовясь к прослушиванию, которое должно было состояться в тот день в школе. Именно она стала лейтмотивом моей гибели. Ее мы и слушаем во время воскресного ужина. Саундтрек к моей смерти.