Катя Миллэй - Море спокойствия

Джош чуть придвигается, и уже не я целую его, а он – меня. И в этом поцелуе часть меня исчезает. Та, что исковеркана, искорежена, испорчена. В миг, пока его руки в моих волосах, а губы на моих губах, я могу притвориться, будто ее никогда не существовало.

– Я думал, ты разозлилась, – произносит он, когда я отстраняюсь. – Но я не жалуюсь, ты не думай.

– Я зла, но не на тебя. – Я все еще обнимаю его за плечи и не желаю отпускать.

– А на что тогда? – спрашивает он, убирая с моего лица выбившуюся прядку волос.

– На все остальное.

Джош приложил столько усилий ради того, чтобы мы могли отправиться на свидание и спокойно разговаривать за ужином, но привез меня туда, где сделать это невозможно. Сейчас он смотрит на меня с непониманием, не в силах разобраться, что все это значит и как нам быть дальше. А мне лишь хочется вернуться к нему домой, засесть в гараже, где все привычно и уютно, шкурить доски, пока у ног вырастают горки древесной пыли, и чувствовать: покуда я остаюсь там, у меня все хорошо.

Под его взглядом я начинаю волноваться, но глаз не отвожу. Он вновь подается ко мне, и я не шевелюсь, пока не ощущаю его губы на своих. Он целует меня с таким благоговением, что вызывает во мне страх, потому что ничего восхитительнее я никогда не испытывала.

– Прости, – говорит он. – Я так долго об этом мечтал, что не смог удержаться и не поцеловать тебя снова.

– Насколько долго?

– С того самого вечера, как ты впервые вошла в мой гараж.

– Как хорошо, что ты этого не сделал тогда, – признаюсь я.

– Почему?

– Меня до этого вырвало. Было бы не очень приятно.

– Не то что сейчас, когда все так романтично, – улыбается он. Я убираю руки и откидываюсь на сиденье, пытаясь подобрать слова.

– Хочешь пойти внутрь? – наконец предлагает Джош.

Я мотаю головой:

– Мы не можем здесь остаться.

– Почему? – удивляется он. У меня становится гадко на душе из-за того, что я вынуждена испортить этот вечер. Еще одно разочарование к моему и без того немалому списку обманутых надежд, которым подверглись дорогие мне люди. И я не хочу включать сюда еще и Джоша Беннетта. Я этого просто не вынесу. Но сейчас у меня нет выбора. Ничто не заставит меня войти в этот ресторан. Я перевожу взгляд на Джоша, желая только одного: снова его поцеловать, а не давать ответ. Но его мне не избежать.

– Потому что я родом отсюда.

Наша попытка провести нормальный вечер в конце концов приводит нас в какую-то захудалую пиццерию, куда мы заезжаем по пути домой из Брайтона. Но все происходящее нельзя назвать нормальным. Оно даже не выдающееся. Потому что оно идеальное, и я всеми силами хочу сохранить эту идеальность, хотя так не бывает. Таким людям, как мы с Джошем Беннеттом, идеальное не достается. Большую часть времени мы довольствуемся тем, что даже отдаленно не является сносным. Вот почему меня это пугает. Поскольку, если идеальное и существует, оно не может длиться вечно.

Около одиннадцати вечера мы останавливаемся у дома Марго. Я недоуменно смотрю на Джоша, не понимая, почему он привез меня сюда, а не к себе домой.

– Я замечательно провел время, – произносит он.

– Разве не мне следует это говорить?

– Не знаю. А что, существует какое-то правило? – спрашивает он.

– Не знаю, – сдаюсь я. – Мне тоже понравилось. Было весело. Учитывая все обстоятельства. – Мне до сих пор стыдно, что я разрушила его планы.

– Никаких обстоятельств, – нежно возражает он. Подносит ладонь к моей щеке и, наклонившись, целует меня. Всего на миг. Поцелуй не идеальный. Он мягкий, теплый, искренний, настоящий. – Было весело. Все остальное не важно.

Все остальное не важно. Будь у меня сейчас монетка, я бы загадала, чтобы это было правдой. Мне хочется в это верить больше, чем во что бы то ни было.

– Тогда почему ты привез меня сюда? – спрашиваю я.

Джош застенчиво пожимает плечами:

– Мне показалось немного наглым полагать, будто на первом свидании ты захочешь спать со мной.

Я зеваю раньше, чем он успевает договорить.

– Если речь идет исключительно о сне, то я совсем не против.

– Тогда, – улыбается он, – я ни в коем случае не откажусь от такого.

С этими словами Джош дает задний ход. Грузовик выезжает на дорогу, и мы отправляемся к нему домой.

Настя

Моего первого психотерапевта звали Мэгги Рейнольдс. Она разговаривала со мной, словно воспитательница детского сада. Таким тихим, терпеливым и дружелюбным голоском. Вкрадчивым тоном. Отчего мне хотелось врезать ей по лицу, хотя в то время я еще не была склонна к агрессии. Не то что сейчас, когда практически каждый вызывает у меня желание ему накостылять.