Наталия Терентьева - Твоя звезда [litres]

Степа набрал домашний номер родителей и тут же сбросил. Зачем? Что он скажет матери? Отец сейчас на работе. Степа скажет, что он не знает, что ему делать, куда идти? Что его опять не приняли в театр, хотя бы на одну роль?

Невероятно, непостижимо, неужели еще у кого-то так бывает? Он, сыгравший главную роль в главном фильме прошлого года, стоял сейчас у окна и размышлял о том, что можно, в принципе, всё закончить прямо сейчас. А ведь начал он думать уже с того, что человек, решивший спрыгнуть, в полете понимает, что совершил ошибку. И мысли не остановились, нет, хотя от окна он отошел. А мысли идут дальше. Причем в том же направлении.

Степа выпил вино, которое стояло перед ним, достал из шкафа другую бутылку, в которой был остаток вина, и залпом допил и его. Слезы подступили сразу же. Вот почему так? Другим хотя бы это помогает. А ему становится только хуже. Тоска чуть притупляется, но слезы текут и текут. Может быть, ему надо было родиться женщиной? Такой красивой и с такими близкими слезами…

…Степа сбривал свои прекрасные пепельные волосы и плакал. Смотрел на себя в зеркало и плакал. Не по волосам, а от обиды. Что-то было такое обидное, такое невозможно унизительное, несправедливое, что именно – он никак не мог понять и вырваться из этой обиды не мог.

Степа открыл глаза и первым делом потрогал волосы. На месте… На голове – на его пустой голове, в которой в последнее время появилось много вопросов, на которые нет ответа. Кто задает ему эти вопросы?

Степа сел на кровати. Где-то в полупустой гардеробной должны быть гантели. С чего-то ведь надо начинать, как-то выползать… Он вздохнул и лег обратно и тут же услышал, как в дверь позвонили. Наверняка ошиблись. Принесли кому-то еду из ресторана на завтрак – обычное дело. А к нему никто не может прийти. Вода у него не течет – ни с потолка, ни на пол. Друзей теперь нет. Вера ушла навсегда, родители живут далеко.

В дверь звонили и звонили. Он услышал быстрые шаги, как будто кто-то бегал по площадке. Потом снова звонок.

Степа кое-как умылся, натянул джинсы и футболку, хлебнул вина из бутылки, почему-то стоящей на раковине в ванной, с трудом дошел до двери. Как будто и не спал, а был в тяжелом забытье… Дверь оказалась не заперта. Степа открыл дверь и пошатнулся, чуть не упал. Сначала ему показалось, что за дверью никого нет. А потом он понял, что за дверью – просто очень маленький человек.

– Пойдете со мной? Пойдете? – Мальчик, который, похоже, давно плакал, говорил, растирая по лицу слезы вместе с соплями.

– Куда пойти? – спросил Степа.

Как же все-таки тягостно жить… Какой темный коридор – глупый дизайн с темно-фиолетовыми стенами и светильниками, утопленными внутрь стен. Как невыносимо пахнет чьей-то готовкой, что может так пахнуть? Вареные почки? Обжаренные с прогорклым жиром и подтухшей рыбой…

Он знает этого мальчика. Знает… Или нет… Степа изо всей силы постучал себя по ушам – это помогает. Очень неприятно, но помогает. Ч-черт… Как-то всё с утра звенит, гудит… лучше бы сесть… или лечь обратно…

– Никого нет! – захлебываясь слезами, пытался объяснить ему мальчик. – У нас там… на площадке… Я хотел… «Скорую»… а там… это… номер не существует… всё время говорят… номер не существует…

Степа постарался собраться, заправил зачем-то футболку в джинсы, подтянул их повыше. Глубоко подышал. Еще раз постучал себя по ушам. Мысли не собирались никак.

– Ты кто? – спросил Степа. – Я тебя знаю. Нет. Не знаю.

Мальчик испуганно посмотрел на него.

– Ты пьяный? – спросил мальчик. И попробовал побежать к лестнице.

– Нет, – как можно четче сказал Степа. – Сейчас утро! Ты что? Это роль такая. Я репетирую. Я же актер. Ты же знаешь, ты же фильм смотрел.

Он вспомнил. Это сын той соседки, красивой, тонконогой, с высокой грудью, которая непонятно почему живет одна, с сыном, но без мужа. Это он знает точно. И у нее прекрасное имя Вера.

– А что случилось? – наконец спросил Степа, когда они, не дождавшись лифта и спустившись по лестнице на два или три этажа ниже, подошли к двери, оказавшейся, как и его дверь недавно, незапертой.

– Я не знаю, – дрожа, сказал мальчик, протягивая руку в сторону комнаты. – Смотрите… не знаю… мы встали, а потом мама…

Степа с опаской, пошатываясь, но стараясь идти ровно, заглянул в комнату.

Вера лежала поперек большой кровати, явно рассчитанной на двоих, и как будто не дышала. Белая-белая, с закрытыми глазами.

Степа оглянулся на мальчика, тот плакал, теперь беззвучно, некрасиво открывая рот, в котором не хватало нескольких зубов. Потом стал приговаривать: