Леонид Пузин - Луна в Водолее [СИ]

— Если ещё Алексей допустит. Даже — мыть кисти. — Справившись с мандарином, уточнил Михаил Плотников. — А чтобы грунтовать холсты — ни в коем случае! Это, Танечка, работа ответственная, требующая не только навыков и усердия, но и любви — хотя бы немножечко. Которой у таких злоумцев — сама придумала? если сама, пять с плюсом! — как отец Варнава, нет ни капельки. Представляю, что он увидел в «Фантасмагории»?! Надо же — только сейчас! До меня наконец дошло! Нет, что гениальная живопись и всё такое, это-то я понял сразу… но главное! Чёрт! Теперь понятно, почему эти гады её сожгли! Зеркало для души — вот что такое Лёхина «Фантасмагория»! Вернее — была бы, если бы не эти сволочи! Тысячу лет мыть Лёхе кисти — как же! Да это — и я — с удовольствием! Нет, Танечка! Миллион лет самой грязной и, главное, бесполезной работы! В стае пожирающих друг друга (подобных себе) ублюдков! Вот что будет отцу Варнаве там! И он — представляешь?! — увидел это в картине Алексея! Так же, как и этот алкаш Красиков! Только отцу Варнаве представилось, наверно, в тысячу раз страшней, чем этому мелкому гаду, который Лёху, в общем-то, убил случайно. А отец Варнава — гад крупный, и душа у него в тысячу раз чернее… Да уж… Интересно, понял он или не понял, что увидел в «Фантасмагории»?.. Наверное — понял… Потому и организовал сожжение… А я вот — не сразу… только сейчас дошло… надо же… Нет, понятно, всякое настоящее искусство в той или иной степени отражает душу не только художника, но и того, кто смотрит, читает, слушает… но чтобы так… напрямую… даже в голову никогда не приходило, что возможно нечто подобное! Мне самому — скорее, как Павлу… может быть, с тем отличием, что на меня в первую очередь произвела впечатление живопись… совершенно потрясающая живопись! Но и то, что Лёхина «Фантасмагория» — окно ТУДА… заманивает, зовёт, затягивает… привлекая чем-то жутко прекрасным, но и тревожа — да… правда, ничего конкретного — ни чертей, ни ангелов — я не увидел… у Лёхи же там, если приглядеться, изображены только непонятные антропоморфные фигуры… хотя… зооморфные — тоже… очень сложные, перетекающие одна в другую, струящиеся формы… о, Господи! Как же Ты допустил гибель такого бесподобного совершенства?!

На эту риторическую реплику счёл нужным отозваться долго молчавший Пётр. Познакомив художника со своей концепций Божьего Промысла — так сказать, с теорией невмешательства — по счастью, без головоломных математических выкладок.

— …не пали, значит, а просто ещё не поднялись?.. особенно — некоторые… такие, как алкаш Красиков и отец Варнава… которые духовно нравственно находятся ещё на людоедско-пещерном уровне… интересно, если бы отец Варнава был сейчас здесь — после вина Ильи, каким бы я его увидел?.. наверное — ультрачёрным… а если бы «синие» Лев и Пётр — да посмотрели на Лёхину «Фантасмагорию»? Охренеть можно — какие бы им открылись выси! Ведь даже «голубая» Танечка — и то! Ангелов, понимаешь, увидела! Да ещё — купающихся в горном прозрачном озере! А «фиолетовый» Илья? Нет, Илюшенька… знаешь, твоё вино… не зря после знакомства с тобой у Лёхи открылось второе зрение… ох, не зря!

Далее, в связи с назначенными на завтра похоронами Валентины, разговор перекинулся на её самоубийство, затем, то распадаясь, то вновь объединяясь вокруг общих (жизни, любви, смерти, творчества) тем, не спеша подошёл к финалу — к моменту, когда все (за исключением, разве, художника) почувствовали, что пора расходиться.

При прощании, будто бы в шутку, но и не совсем в шутку — за недолгое время их знакомства Илья Благовестов в глазах астролога успел вознестись о-го-го куда! прямо-таки чёрт те куда вознестись успел! — Окаёмов «взмолился» о снисхождении:

— Илья Давидович, а может быть, сбавите? Десять больших романов — легко сказать! Даже если я проживу до восьмидесяти пяти — и то! Мой гениальный тёзка Лев Николаевич «Войну и мир», кажется, десять лет писал? Притом, что — великий писатель: а — я? Нет, и надо же было в юности завязать со стихами! Теперь, значит, отдувайся! Смилуйтесь, Илья Давидович? Скостите хотя бы наполовину?

— Рад бы, Лев Иванович, но сие, как вы понимаете, зависит не от меня. Ваше земное предназначение… ваш почти нереализованный дар… ведь, если не здесь — то… да вы не тушуйтесь, Лев Иванович, муза вам, — Благовестов выразительно посмотрел на Танечку, — во всём поможет. А будете лениться — и пришпорит, и подстегнёт немножечко…

— И ещё как! — со сладострастным ехидством влюблённой женщины с готовностью отозвалась Татьяна. — Все десять романов — как миленький! Под моим чутким приглядом! Напишешь, Лёвушка, не отвертишься! Не считая повестей и рассказов! Сам же вчера попросил меня быть твоей музой — а с музой, знаешь, не спорят!