Леонид Пузин - Луна в Водолее [СИ]

Ну, сидим, значит, пьём. Он мне что-то п…т про астрологию — ну, будто ему кореш нагадал, что в эту ночь он может загнуться. А по трезвому, бля, конечно! Какой хрен дожидаться станет? Вот он и пьёт. Сначала с Валюхой, но ей завтра на работу — в общем, слиняла. Когда он прочухался — нет её. А водки — меньше чем полбутылки. И в магазин — не хочется. А тут — я. Выпьем, говорит, Колян, за твоё здоровье. Ну — за моё, за его — одну «Катеньку» уговорили. А он всё п…т и п…т. Вообще-то Лёха не особенно разговорчивый. Конечно — не молчун, но и не трепло какое. А тут — будто прорвало! П…т и п…т! И после этого грёбаного предсказания — всё о Боге. Такой Он будто бы устроил мир, что жить в нём — тоска зелёная… Оно, конечно, мир блядский, но тянуть мазу на Бога… Злюсь, конечно, на Лёху… Да ещё статейку в нашей газете вспомнил… где его пропечатали сатанинским приспешником-извращенцем — христопродавцем, значит…

А на подставке — Лёхина картина. Я к ней, вообще-то, боком — ну, чтобы не светила — но всё равно: здоровенная дура. Как ни отворачивайся — лезет в глаза. И до того страшная — слов нет! Черти не черти, бабы не бабы — все голяком! — и непонятно, что делают: то ли кого-то жрут, то ли их жрут, то ли насилуют, то ли на сковородке жарят! А может, всё вместе: и жрут, и насилуют, и жарятся на сковородке! Такие все скорченные, зелёные, бля, лиловые и — правда! — будто шевелятся! А ещё белые с розовым, как земляные черви — эти страшнее всех! Я, конечно, не ангел, повидал в жизни всякое, две ходки на зону, даже ширяться пробовал, а уж про выпитое — не говорю! Сто раз утопиться можно! Но такой страсти — ни в жисть! По телеку сейчас — часто: ну, вампиры там, маньяки, покойники, пауки-людоеды, грёбаные инопланетчики и прочая хренота. Так в сравнении с этой картиной — детский сад!

Распиваем, значит, вторую «Катеньку»… А Лёха всё треплется, и всё — о Боге. Нет, прямо-то он Его не поливает, но всё равно — обидно. Чую — пора в морду. Разворачиваюсь и хлобысть его по сопатке. И второй раз, и третий. У Лёхи, значит, из носа юшка и вообще — рожа в крови. А он, как обычно, сидит, лыбится — будто его это вовсе не касается. А у меня уже злость прошла, жду, пока он умоется — ну, чтобы пить мировую, а на него вдруг накатило… и я тоже дурак не подумал… ну, что Лёха с нового года почти не пьёт — и мозги у него, конечно, перевернулись… заметил только, что мне в морду летит кулак, но чтобы уклониться — где там! Сразу с катушек! У Лёхи же силища — жуть! Лежу — отдыхаю. А когда очухался — на полу, значит, он спереди врезал, сзади от стола метрах в трёх, наверное, улетел на х…, как пёрышко — испугался. Думаю, если врежет ещё — с концами! Конечно, я мужик хоть и крепкий, но против Лёхи — козявка. Да и вообще: если бы Лёха раньше давал сдачи — кто бы с ним связывался? Лежу, значит, и чую: если не вырублю — считай, покойник! Нет, правда, если Лёха стал драться — тушите свет! Чокнулся — не иначе! А под рукой — киянка… встаю потихоньку — а я же сзади — и по затылку со всего маху хрясть… киянка — она же деревянная… а чтобы вырубить Лёху — надо садануть от всей души… да и то… нет, вижу — сползает… со стула на пол… я сразу же к двери — и шасть… пока, значит, он не очухался… а зачем киянку захватил с собой — ей Богу, не знаю. Что Лёху ударил насмерть — это я уже на другой день узнал. А тогда — вовсе не думал. Испугался, хотел вырубить, а что могу убить — нет. В мыслях такого не было. Лёха — у него же башка чугунная… Бутылки об неё разбивали — и хоть бы хны… А тут — какая-то грёбаная киянка… Я её, значит, бросил где-то в кусты… Нет, не специально — просто мешала… Наверно, недалеко от дома…»

— Такую, стало быть, линию защиты избрал моё «подопечный» Николай Красиков. И, полагаю, если будет её держаться, то больше трёх лет вряд ли получит. Даже — несмотря на прежние судимости и сроки. И что, Лев Иванович? Такое его наказание вас устроит?

Закончив этот образный — якобы от первого лица — пересказ показаний задержанного по обвинению в убийстве Алексея Гневицкого, следователь Брызгалов обратился к слушающему с огромным вниманием Льву Ивановичу. В девятом часу вечера пришедший на квартиру к Татьяне Негоде, где к этому времени, помимо астролога и артистки — а сегодня Танечка не играла из-за устроенного мэрией в театре торжественного чествования кого-то там — собрались Михаил, Ольга и Виктор Евгеньевич Хлопушин со всей зареченской «коммуной»: Павлом, Петром и Ильёй Благовестовым. По Инициативе Виктора Евгеньевича: позвонившего Танечке около шести вечера — с сообщением о задержании убийцы Алексея и предложением встретиться со следователем Брызгаловым, чтобы самую полную информацию получить не опосредованно, а из первых уст. А Геннадий Ильич Брызгалов в погоне за достоверностью пошёл ещё дальше: извинившись, попросил разрешения у дам в пересказе показаний задержанного Красикова употреблять характерные для него, официально многажды табуированные (в последний раз — аж самой Государственной Думой!), словечки, ибо без них, по мнению майора, психологический портрет убийцы окажется до неузнаваемости искажённым: что, разумеется, помешает объективной оценке совершённого им злодейства.